– “Ценой многих расстрелов они подавили грабежи и разбой…” Нет, не “многих”, а несметных, всё еще длящихся и длящихся, и вовсе не “подавили”, а только возвели грабежи в закон, в норму, назвав их реквизициями и “отбиранием излишков”, а разбой – трибуналами, чрезвычайками, да и то только в больших городах: по всей прочей необъятной земле русской кровь от руки разбойников и грабителей течет буквально реками уже без всякой нормы, даже не “в порядке проведения в жизнь красного террора”, как выражаются советские газеты, паскудные, кровавые страницы коих так часто украшает ваш “приятель”!
– “Пишущие машинки новой власти, борющейся с иностранными завоевателями…” — это тоже недурно сказано, не хуже того, что Врангель, захватив Крым, т. е. одну крохотную частичку России, лишил всю Россию всего, всего, кроме советских поэтов, спичек и хризантем!
– “Не Коммунизм выстроил эти огромные, невозможные города…” Правильно, г. Уэллс, коммунизм не выстроил еще даже и свиной закуты, и вольно же, в самом деле, империализму “строить такие огромные города”!
– “В Петербурге каждый вечер 40 спектаклей…” Да, совершенно верно, как и то, чего не скрывает и сама “откровенная и правдивая” советская статистика: и расстрелов каждый вечер 40, 50, 100.
– “Наша блокада отрезала Павлова от культурного мира”… Увы, опять и опять немного не так, г. Уэллс, – Павлов не раз, но совершенно тщетно молил выпустить его из ада, столь мило изображенного вами, столь дивно сочетавшего в себе “хижину кафра” – и “Дом Науки” с бритьем для умирающих от голода, чрезвычайку, где “знают, зачем работают”, где с рук живых людей сдирают так называемые “перчатки”, – и “Дом Литературы”, к сожалению, “прекратившейся, за исключением поэзии”, в России.
– “Горький не коммунист, он растет духовно…” О, да, растет, растет! Он, который 7-го февраля 1917 г. назвал Ленина и Ко “проходимцами, предателями родины, революции, пролетариата, именем коего они бесчинствуют на вакантном троне Романовых”, а 1 мая 1919 г. участвовал во “всемирном” съезде коммунистов и говорил, что “русские коммунисты, честнейшие в мире люди, творят дивное, планетарное дело”, а недавно заявил, что 95 % этих коммунистов “бесчестные грабители и взяточники”, – он несомненно растет! Я ведь видел его не три раза в жизни, как вы, знаю его не несколько дней, а 21 год и не дивлюсь этому росту. Много слышал я от него и песен о “ценностях западной культуры”, которую вы, г. Уэллс, считаете, впрочем, “гнилою”!
Но я бы никогда не кончил, цитируя вас, доказывая вам то, что уже давно известно всему миру. Вот вы заявляете: “Я понял, до чего одаренные люди зависят от прочной цивилизации…” Что мне остается, как не подписаться под этим великолепным открытием, хотя оно, повторяю, и не совсем вяжется с вашими иеремиадами насчет “гнилой цивилизации империалистов”? Вот вы грозно ополчаетесь на “полицейский строй” прежней России, но ведь, г. Уэллс, этот строй был “столь похож” на ваш! Вот вы говорите про Глазунова: “Он еще горит жаждой увидеть европейский город, полный жизни, с веселой толпой, с теплыми, светлыми комнатами”, – и у меня застилаются глаза такими едкими слезами горя, каких не дай вам Бог испытать никогда! Часто случается и так: еду или иду я по Парижу, смотрю, думаю что-нибудь совсем не связанное с Россией – и вдруг, в каком-то странном изумлении, мысли мои обрываются, и я внутренне восклицаю: ах, Бог мой, вот идут, едут, разговаривают, смеются люди – и ничего себе, никто их не бьет, не грабит, не ловит, никого они не боятся, сыты, обуты, одеты… И тогда сердце мое охватывает такая боль, такая ярость к вашим “приятелям”, что не мудрить мне хочется, спорить с подобными вам, а только кричать, плакать от этой боли и от жажды нестерпимой мести!
Любезный собрат, мы не забудем вашего заявления, что мы достойны только тех висельников, у коих вы гостили 15 дней, и что наши Врангели – “разбойники”.
Я пишу эти строки в дни наших величайших страданий и глубочайшей тьмы. Но взойдет наше солнце, – нет среди нас ни единого, кто бы не верил в это!