Провал чехов на Волге был одновременно и провалом их верных сотрудников эсеров. Они мнили себя “выразителями чаяний широких масс”, но на массы не подействовало ничто: ни аграрная программа Чернова, ни “пламенные призывы” Комитета членов Учредительного собрания. А чехи, проиграв Волгу, двинулись дальше, стягивая за собой богатейшую “военную” добычу. Поезда и склады их ломились от русского обмундирования, вооружения, продовольствия, обуви. “Металлы, разного рода сырье, ценные машины, породистые лошади объявлялись чехами тоже военной добычей. Одних медикаментов ими было забрано на сумму свыше трех миллионов рублей.
Чехи не постеснялись объявить своим призом даже библиотеку и лаборатории Пермского университета. По самым скромным подсчетам эта своеобразная контрибуция обошлась русскому народу во многие сотни миллионов золотых рублей…
Часть этой добычи стала предметом открытой продажи, часть была погружена в вагоны к отправке в Чехию. Чешский национальный комитет поднял перед союзниками вопрос об эвакуации всех чешских войск из Сибири. Мы подчеркиваем этот факт, ибо впоследствии главари чехов имели смелость утверждать, что чехи отказались от дальнейшей активной борьбы с большевиками только потому, что не хотели поддерживать власть Колчака. Между тем в описываемое время благополучно здравствовала директория, демократизм которой не подлежал сомнению…”
По странной случайности почти одновременно с получением “Дела России” мне пришлось говорить о роли чехов по отношению к Колчаку с одним видным эсером, ныне находящимся в Париже: он оппозицию чехов Колчаку, конечно, объяснил тем же самым, что и чехи: “Реакционностью сего истерического генерала”. Как видите, дело обстояло несколько иначе…
Дело было в том, что чехи грабили и спешили домой, а эсеры всё больше и больше проваливались в своей новой попытке властвовать и уловлять сердца народа (что особенно надо твердо помнить в наши дни, когда эсеры особенно громко говорят о всяческих недостатках “Колчаков, Деникиных и Врангелей”). Мобилизация, объявленная эсерами в августе, не дала никаких результатов. Крестьянский съезд, послушав сладкие речи “селянского министра”, разъехался, решив не платить податей и не давать солдат. Тогда в Уфе собралось знаменитое “Уфимское Государственное совещание” – Авксентьев, Брешковская, Минор, Зензинов, Вольский, Роговский, Климушкин (бывший волостной писарь) и т. д. Целый месяц шла партийная свара, тысячи листов бумаги были застенографированы – наконец согласие вылилось в избрание “директории”, “во временную уступку сибирской реакции”. Но и после этого в Уфе все еще длились митинги и разложение масс. Самара пала, “Комуч” бежал, чехи открыли фронт, а в Уфе новая керенщина шла вовсю; Уфу уже эвакуировали, и беженцы платили бешеные деньги за места в вагонах… Наконец, в специальном поезде, с огромным штатом в несколько сот “партийных работников” и с несколькими десятками миллионов из Уфимского казначейства эсеры отбыли в Омск…
Что было дальше? Чехам со своей огромной добычей надо было выбраться домой, но Колчак не выпустил бы их без осмотра. А эсерам нужна была власть. И они, конечно, хорошо учли слабое место совсем разложившихся чехов и заключили с ними союз для совместных действий против Колчака… Знаменитый меморандум, выпущенный иркутским штабом чехов в декабре, после омской катастрофы, меморандум, полный высоких слов о “свободе русского народа, есть произведение вполне лживое и лицемерное…”
Таковы отрывки этой страшной для России и поучительной истории…
Самогонка и шампанское
Народ, народ, народ… Нужды народа, идеалы народа, душа народа… “Дело народа” и “Власть народа”, “Воля народа”.