В субботу утром я был дома. Когда я прочитал все имевшиеся под рукой газеты, то обнаружил, что больше мне делать нечего. Дядя Моррис с утра был уже на работе, где занимался сверкой счетов за прошедшую неделю. Я отложил газеты в сторону и встал.
— Тетя Берта, — сказал я. — Можно, я ненадолго съезжу в центр?
Она бросила на меня проницательный взгляд.
— Конечно, Фрэнки. Зачем ты спрашиваешь?
Я пошел в другую комнату, надел пальто и вновь появился в гостиной. Тетя Берта смотрела на меня очень внимательно, и, как мне показалось, немного смущенно. Я понимал, что она была слишком деликатна, чтобы спрашивать о том, куда я собрался, и толком не знал, что сказать ей. Я сомневался, стоит ли говорить ей о том, что я собираюсь навестить брата Бернарда и потом, может быть, зайду в церковь. Но она оказалась сообразительнее, чем я. Когда я подошел к входной двери, она спросила меня:
— Ты надолго, Фрэнки?
Я остановился.
— Не знаю, — ответил я. — Я хочу пройтись и повидаться с приятелями.
— Видишь ли, — сказала она. — Я хотела сходить сегодня с тобой в синагогу. Я подумала, что было бы неплохо, если бы ты пошел туда, если у тебя нет срочных дел.
Я задумался. Моей тете не откажешь в проницательности. Может быть, она умеет читать чужие мысли?
— А как вы считаете, мне можно туда пойти, ведь я раньше там никогда не был? — спросил я.
Она удовлетворенно улыбнулась и сказала мягко:
— О чем речь! Конечно, можно. Мы будем просто счастливы, если ты пойдешь в синагогу.
— Хорошо, — сказал я. — Будь по-вашему.
— Подожди минутку, — сказала тетя. — Я надену пальто, и мы тут же отправимся.
Всю дорогу она молчала. Мы подошли к серому кирпичному зданию.
— Вот и синагога, — сказала тетя Берта.
Я стал рассматривать здание. Оно не производило должного впечатления: самое обычное одноэтажное здание без каких-либо украшений: ни статуй святых, ни даже звезды Давида, невзрачное строение с обычной дверью, совершенно не похожее на святое место, куда люди приходят поклоняться Богу. Я почувствовал смутное разочарование.
Но еще более я был разочарован, когда мы вошли внутрь. Дверь располагалась чуть ниже уровня улицы, и пришлось спуститься на несколько ступенек. Открыв дверь, мы оказались в небольшой комнате с голыми, выкрашенными серой краской стенами. Я хотел снять головной убор. Тетя остановила меня.
— В синагоге, Фрэнки, люди находятся в головном уборе. Нужно всегда закрывать голову.
Я взглянул на нее, ничего не понимая. Здесь все было наоборот. Тетя провела меня через комнату, и мы очутились в молельном зале. Там было несколько человек. Помещение это оказалось тоже весьма скромным. Оно было уставлено незатейливыми скамейками, выкрашенными под красное дерево, большинство из которых не мешало бы снова покрасить. Стены тоже нуждались в ремонте, потому что в нескольких местах штукатурка сильно потрескалась.
В дальнем конце зала находилось небольшое возвышение под балдахином из вылинявшего красного бархата, перед которым стоял человек. Он громко читал на иврите книгу, которую держали перед ним два человека.
Мы прошли вперед и зашли в один из рядов, образуемых скамьями. Я попытался было встать на колени, но тетя взяла меня за руку и покачала головой, давая мне понять, чтобы я этого не делал. Я сел рядом с ней.
— Евреи, — шепнула она мне, — не склоняют колени перед Богом. Для них главное — это смиренность духа, а не тела.
Я в изумлении посмотрел на нее. Все, что я видел вокруг, не было похоже на церковь. Здесь не нужно было вести себя каким-то особенным образом, за исключением того, что нельзя было снимать головной убор.
— А где рабби? — спросил я. Мужчины, которых я видел на возвышении, были в обычных костюмах.
— Это тот, который читает тексты из Торы.
Конечно же, я ожидал увидеть священника, одетого в какие-нибудь особенные одежды, но это было не так. Тетя взяла со скамьи небольшую книгу и, открыв ее, передала мне. Пол-листа было отпечатано на иврите, пол-листа — на английском.