В эту ночь Ване снились те самые бабьи вымыслы, которые представлялись круглыми, как воздушные шарики, которые на его день рождения покупала мама. Только во сне они были больше и не давались ему в руки, а когда же он изловчился один схватить, то тот сразу оглушительно лопнул, отчего Ваня чуть не подскочил в кровати. Он еще не мог понять — произошло это с ним во сне или наяву, как в дверь громко постучали, а потом раздался скрежет, от которого его кинуло в жар.
Дед мирно храпел в своем углу и храп этот подействовал на Ваню успокаивающе. Он зажег свечу и решительно пошел ко входной двери. Снаружи было тихо, но не зря же он нес свечу через весь дом? Ваня откинул дверь и стал всматриваться в подступившую к самому порогу темноту. Наученный горьким опытом, он прикрыл свечу от дуновения ночной прохлады, больше освещая свое лицо, чем двор.
Сначала ему показалось, что никого за дверью нет. Но, потом, темнота пошевелилась, и кто-то очень высокий, выделяясь на фоне звездного неба, уставился на него красными, как тлеющие угольки, глазами.
Огромная тень метнулась к нему так быстро, будто полетела по воздуху. Но, замерла всего в паре шагов, шумно втянула воздух и убежала в сторону леса.
— Кабан, наверное, — ответил дед, когда Ваня рассказал ему про ночного гостя. — А ты молодец, — уважительно добавил он, — не испугался дикого зверя.
— Не, деда, — серьезно ответил тот и показал на подкову, — это все оберег твой.
Наступившее утро ознаменовалось примечательным для деревенской жизни событием. Тишину дворов нарушил тарахтящий шум мотора.
— Деда! Машина едет! — выкрикнул Ваня, сиганув за калитку.
— Постой…
Куда там! Макарыч только разогнул спину, а постреленка и след простыл. Он вышел вслед и действительно, из пыльной полуторки выпрыгивали красноармейцы с винтовками. Судя по синим тульям фуражек с красным околышком — все из войск НКВД.
— Бог в помощь, — молодцеватый военный в зеленом френче с кубарями на воротнике остановился у калитки. Его глаза, прикрытые круглыми прозрачными линзами, смотрели так внимательно, будто он хотел запомнить на дворе каждую деталь. — Поговорить бы надо.
— Надо так надо, — Макарыч вытер руки о штаны и кивнул на лавку под окном. — Проходи, мил человек, — не торопясь отвязал от пояса кисет, — табачок уважаете?
— Табачок у меня свой, — военный достал пачку «Казбека». — Угощайтесь… Как звать-величать по имени?
— Макарычем кличут.
— А меня Анатолием. Борисовичем. Вот и познакомились. Вопрос у меня вот какой — вы о диверсантах что-нибудь слышали?
Макарыч покрутил папиросу в руке, прикурил от протянутой зажигалки и выпустил колечко белого дыма.
— Хороший табак. Добрый… Говорила мне третьего дня соседка про парашюты, про армейцев опять же. Али брехала баба?
— Ну почему же, все правильно. Только вот закавыка какая получается: могут ли диверсанты просидеть в лесу три дня, а к людям не выйти? Ведь их забрасывали не для того, чтобы в лесу сиднем сидеть.
— Поди ж ты… А почто?
— Макарыч, ты из себя дурня не строй! Помогает им кто-то из местных, если тебе непонятно о чем речь, — резко перешел на «ты» военный. — Домик у тебя на отшибе, да и сам ты… В гражданскую за кого воевал?
— За Отечество. Все войны мои за него.
Анатолий Борисович встал и выкрикнул в сторону солдат:
— Сидоренко! Взять двух бойцов и обыскать дом!
После чего повернулся к старику:
— За Отечество, значит… Про царя и веру забыл добавить? Что это, крестик? — он дернул веревочку на его шее, но вместо крестика на ней оказалась сплюснутая пуля.
— Веру я в окопах растерял, а цари… Приходящи и уходящи они. Отечество одно и осталось. Да талисман вот, который чуть жизни меня не лишил.
— Ладно, старик, некогда мне тут с тобой лясы точить. Помни, что на заметке ты у меня… Сидоренко, мать твою! Тебя за смертью посылать только! Марш ко взводу, нечего тут у калитки топтаться!
Полуторка укатила в сторону города, подняв облако пыли, а красноармейцы выстроились в две шеренги и внимали расхаживающему перед ними командиру. Потом также дружно выступили в лес и скоро скрылись за зелеными лапами елей.
— Что они хотели найти, деда?
— Что ищут люди? Правду, наверное. Только здесь им ее не сыскать, — покачал головой Макарыч и пошел в хату.