а логика обличающих доказательств. Обескуражить ловко выстроенная следственная западня может только интеллектуально подготовленного человека, понимающего силу доводов. И хотя по нынешним временам признание не является царицей доказательств, у суда не складывается полной, объективной картины преступления, пока преступник сам не даст некоторых обличающих его нюансов. Вот тут-то и возникает у следователя соблазн применить эти самые жёсткие и специфические приёмы допроса. Но только не у меня. Я просто родился другим, наверное. Сейчас я ожидал, что стоит мне прилечь на кровать, как сразу же погружусь в очистительный сон, чтобы утром проснуться обновлённым и свежим. Однако сон не шёл. Болела голова и слегка тошнило от ударной дозы никотина. Из головы не уходили беспокойные мысли о том, что сбежав в эту глушь, я ничего не исправил в жизни. Я как был чужаком в прошлой своей среде, так им и останусь. Перевернувшись с боку на бок, я укрылся дополнительным одеялом, прислушался, шумят ли дрова в старой печке. Дом порядком отсырел за это дождливое лето. И теперь вместо тепла комната наполнялась лишь паром и запахом отсыревшей известки. Намаявшись без сна, я встал, убрал дорожную сумку в сторону от раскалённой печки. Подумав, достал из сумки несколько бутылок водки и спрятал подальше, в ящик комода. Там уже лежала другая моя ценная вещь – охотничий карабин, подаренный мне моим наставником Истоминым. А ещё я выложил из сумки несколько объёмных связок исписанной бумаги. Фабулы самых различных криминальных происшествий, в которых я принимал участие, размышления по ходу расследования уголовных дел. Можно сказать – моё будущее. Эти записи я вёл всю свою сознательную жизнь, предполагая осуществить мечту стать писателем. Вот выйду на пенсию, думал я, и буду писать романы по уголовной тематике. Возможно, детективы. Как пойдёт, одним словом. Выпотрошив сумку, обнаружил, что куда-то исчезла последняя пачка сигарет. Я сегодня бросил курить, но порядок есть порядок. Её следовало отыскать. Однако сигарет в сумке не было. Проверил карманы куртки – тоже пусто. И в брюках у меня ничего не было. Просмотрел всю висевшую на крючках у входа одежду: рабочие куртки, ветровки, в которых я в прошлый свой приезд разжигал мангал, топил баньку, наводил порядок во дворе. Может быть, засунул туда в беспамятстве. Но ничего кроме нескольких помятых коробков спичек, семечной шелухи, сушёного яблока, да пробки от бутылки шампанского я там не нашёл. Обнаружил только одну смятую сигарету с пустой рваной гильзой. Табак весь высыпался в кармане, но его даже на скромную самокрутку бы не хватило. Ну и ладно. Чёрт с ней, с этой пачкой! Выкурил, наверное, ожидая попутный вертолёт, следовавший из райцентра в расположенную в этих краях исправительно-трудовую колонию. В это время сюда можно было добраться только таким путём. Вертолётом до исправительной колонии, а оттуда пешком по лесной дороге двадцать километров до Кокси. Тогда я смолил сигареты одну за другой, прощаясь с прежним миром и томясь перед неизвестностью. Ведь все эти годы я жил не своей, не настоящей жизнью. Я быстро понял, что мои усилия на службе были направлены не на то, чтобы искоренять зло, а лишь констатировать его в следственных протоколах. Я был бессилен перед изощрёнными, действовавшими продуманно убийцами. Многотомные папки по так называемым заказным делам так и уходили в архив с печатью нераскрытой тайны. А бездушные убийцы, упившись кровью жертвы, принимали личину добропорядочных членов общества и растворялись в своих дракульих замках, как грибные поляны окруживших в последнее время города. Записавшись в соседи к продажным чиновникам, они становились недосягаемыми для правосудия. Суровые приговоры другой категории преступников – несчастным, запутавшимся в этой жизни простым людям, в отчаянии отправивших на тот свет своих близких – удовлетворения мне не приносили. Все эти годы меня утешала только одна мысль, что придёт моё время, и накопленные на службе впечатления, я реализую в увлекательные романы, захватывающие повести, поразительные рассказы, создам свой мир, где мне будет по силам установить справедливость и придать смысл всему происходящему. Не страшно, что мне под пятьдесят. Есть сколько угодно примеров, когда люди осуществляли свою мечту и в шестьдесят и в семьдесят лет. Так что времени у меня ещё больше, чем достаточно. Так я, во всяком случае, думал. Подбросив в печь дрова, я вышел во двор. Тучи рассеялись, разрешившись едва ощутимым дождём. Костер во дворе продолжал струить в небо призрачный дымок и умирать никак не хотел. От уголовного дела осталась только кучка белого пепла, да фрагменты отдельных протоколов. Кое-кто должен будет сказать спасибо. Но легче ли мне от этого? Я понимал, что выбрал не совсем подходящий способ решения проблемы. Закатное солнце вдруг выглянуло из-за туч и верхушки елей сразу порыжели, а вокруг стало светло, как днём. Так что спать я задумал, пожалуй, рано. Приблудный пёс, пристроивший подаренную колбасу куда надо, хищно глядел на меня из-под заваленного забора и в Полкана, похоже, превращаться не спешил. Что-ж, подумал я, пойду, пройдусь по деревне. Глядишь, и хмель быстрее выветрится. По-прежнему, чувство тревоги не оставляло меня. Одно дело приехать сюда летом в отпуск, пожарить шашлык и выпить водки. И совсем другое – жить здесь постоянно, круглый год, сознавая себя кривым негодным гвоздём, выброшенным вон за ненадобностью. Деревня была совсем небольшой. Три десятка домов, не больше. Половина из них развалилась и заросла крапивой вперемежку с бурьяном. В других, мало чем отличавшихся от заброшенных домов, доживали свой век старики. Удивлял стоявший на краю улицы недостроенный и успевший состариться храм, собранный из массивных брёвен. Кто и для кого, для каких неведомых прихожан, затеял это грандиозное строительство? Не видно было ни одного строителя, ни одной машины. Ничего, что позволяло бы предположить, что строительные работы ещё ведутся. Так, удивляясь, я дошёл да самого леса и устремился дальше, не сворачивая с дорожки. Деревенька казалась островом среди озёр, болот и тайги. И для меня крайне непонятным было затеянное здесь строительство церкви. В раздумьях я и не заметил, как солнце окончательно село и в лесу стало довольно сумрачно. Здесь и днём-то солнечный луч не может пробиться сквозь густо переплетённые стволы и ветки деревьев, а сейчас стало совсем жутко. Только опавшая листва под ногами давала необычный отсвет, наполняя всё вокруг жёлтым призрачным туманом. Даже мои руки стали неестественно лимонного цвета. Пронзительно и тревожно крикнул где-то одинокий дятел. Кравшийся поодаль четвероногий соглядатай зловеще чернел облезлой шкурой среди редких деревьев . Он окончательно убедил меня в том, что был не псом, а опустившимся до положения попрошайки оборотнем. И вдруг мне почудилось, что среди елей мелькнул тёмный силуэт человека. Точно! Там, в глубине леса я увидел сгорбленную фигуру. С одной стороны меня пасёт пёс-оборотень, а с другой – какой-то чёрный скрюченный человек. Я хотя и любопытный, но очень осторожный. К тому же, как-то стремительно стало темнеть. Развернувшись, я поспешил обратно. Шёл сначала в прежнем темпе, шагом, потом постепенно стал ускоряться, а затем и вовсе перешел на лёгкий бег. Пора домой, пора домой! Хлеставшие по лицу прутья и гулко бьющееся в груди сердце заводили меня всё больше и больше. Не хватало мне ещё заплутать в этих лесах! – Постойте! – вдруг услышал я у себя за спиной. Словно застигнутый за постыдным делом, пристыженный, я резко остановился. Да, теперь понятно, я не занимался здесь спортивным оздоровительным бегом, а просто убегал из леса. Обернувшись, увидел человека. Вид у него был странный. На грибника не похож. Скорее, его можно было принять за монаха-отшельника. Непонятный, как у грузчика, тёмный халат до самых колен, чёрные сапоги и длинные, ниспадающие на плечи пепельно серые волосы. И он совершенно спокойно, словно всю жизнь стоял у меня за спиной, сказал: – Постойте! Я замер. Как это ему удалось так неслышно подкрасться сзади? По нему не похоже, что он бежал следом. – Дайте закурить! Фу ты, господи! Ну и напугал! Лицо монаха было круглым и белым. Такие лица часто встречаются среди ловчил разного уровня. С виду добродушные, а на деле ещё те мошенники. Хотя нередко люди с такими лицами могут оказаться просто больными. – Не курю! – ответил я и добавил поспешно. – Бросил! – Простите,– сказал незнакомец и повернул обратно, в заросли. Не оборачиваясь, я быстрым шагом, словно всё ещё опасался преследования, поспешил покинуть лес. Под ногами шуршали сухие листья. Голые осины, похожие одна на другую как близняшки, мелькали по обе стороны от тропинки. Поодаль чернели густые ели. А редкие красные облака в кронах деревьев темнели прямо на глазах. Понадобится какое-то время, чтобы я пришёл в себя и успокоился. От своих коллег по следственному цеху я этим и отличался. Меня могло выбить из колеи любое внешнее обстоятельство. Если мои товарищи с утра до вечера рыскали по улицам города в поисках преступников, то меня вытолкнуть из кабинета могла только крайняя необходимость. Нет, я совсем даже не был крутым следователем. Прежде, чем получить приказ о своей отставке, я сдал оружие, потёртый пистолет "Макаров", на кобуре которого, с внутренней стороны, син