ыглядел монументальнее, чем казался издали. И я бы сказал, что он вполне мог бы по завершению строительства прекрасно вписаться, к примеру, в храмовый ансамбль на Кижах. Весьма искусно изготовленный восьмигранный сруб с четырьмя прирубами, расположенными по сторонам света. Не менее торжественное высокое одномаршевое крыльцо вело во внутреннее помещение церкви. Это ж сколько надо было строить такую красоту! Вот только, похоже, широко начатое строительство по каким-то причинам сошло на нет и сейчас ничто не говорило о том, что стройка ещё продолжается. Нигде не видно штабелей из брёвен, рабочего оборудования, инструментов. Строительные леса, некогда окружавшие сруб, обвалились и только угадывались по отдельным фрагментам. Однако, оказавшись внутри церкви, я понял, что строительство окончательно не останавливалось. Судя по разбросанным на полу плотницким инструментам, работа здесь велась ещё совсем недавно. Свежие стружки, термос, недоеденная булочка на тарелке и раскладушка, аккурат в том месте, где в скором времени возвысится алтарь. В тёмных углах мне чудились неприкаянные лики святых, так и не дождавшихся своей обители. Я проверил карманы висевшей на гвоздях куртки и обнаружил то, что и хотел найти. Портмоне. В нём, наряду с небольшой наличностью имелся паспорт на имя некоего Зайцева Григория Павловича. Да, судя по фотографии, это был тот самый мой новый знакомый, просивший закурить. Другой информации от осмотра недостроенной церкви раздобыть не удалось. Мои коллеги привыкли чётко проводить границы между чёрным и белым, никогда и никому не верили на слово и доверяли только своим чувствам. В отличие от них я нередко мог усомниться не только показаниям изворотливого убийцы, но и своим собственным ощущениям и мыслям. Наверное, поэтому я редко доводил дело до логического завершения. Незавершенных уголовных дел в следственном отделе у меня было больше, чем у остальных. Предпочитал прекратить или приостановить расследование, если в душе у меня оставались сомнения. А они оставались довольно часто. Я не верил не только убийцам, но и самому себе. Возможно, уголовное дело против моего наставника, которое я недавно сжёг, явилось лишь поводом поставить точку в своей незадачливой следственной карьере. Бог с ней, с пенсией, думал я. Дело, в котором ты не можешь стать творцом, лучше оставить. Была бы у меня сейчас возможность связаться с полицией, я бы на этом и остановился. Но в судьбе Зайцева Григория необходимо было поставить точку в самые ближайшие дни. Не дожидаться же Григорию под кучей хвороста, когда наладится сюда из райцентра дорога по зимнику! И, само собой разумеется, надо сообщить его близким о наступившем несчастье. Пусть посмотрят на него в последний раз, попрощаются, как это полагается, и предадут тело земле. А родственники у него, думал я, должны быть в деревне. Не так-то уж много жилых домов здесь. За час обойду все. Решив таким образом, я отправился к ближайшей избе. Дом оказался такой же необжитый, как и мой. Ни живности в усадьбе, ни огорода. Только яблоня во дворе с увядшими на ветках плодами. Не жилая деревня, а погост прямо какой-то при церкви. Только кладбищенских крестов тут не хватало! Я постучал в хлипкую дверь, с которой лохмотьями свисали тряпки, некогда служившие утеплителем. Не дождавшись ответа, вошёл в избу. В зябком, не убиравшемся, наверное, лет сто помещении свет едва пробивался сквозь грязные оконные стёкла. С потолка тянулась сплетённая с вязкой паутиной чёрная пыль. – Есть кто живой! – бодрым голосом поинтересовался я, но ответа не получил. Прошёл в комнату и вздрогнул. У стены, на лавке, скрестив руки на груди, лежал покойник. Вернее, покойница. Старуха. Её голова была повязана белым платком, жёлтое заострённое лицо обращено прямо в потолок. Я от неожиданности и с перепуга перекрестился. Меня, конечно, не удивишь покойником. На дню случалось до десяти выездов на трупы. Но это было на службе и давно. А на сегодня для меня как-то многовато будет и двух покойников. Осторожно, стараясь не поднимать с полу пыль, я направился обратно, к выходу. Но не сделал и двух шагов, как вдруг, разом остолбенел. Я замер, не в силах отвести взгляд от приколоченной прямо над дверью человеческой руки. А если быть точнее – ладони. "Стоять!" – приказывали мне растопыренные пальцы. "Стоять и не двигаться с места!" Я почувствовал, как по моей спине сверху вниз пробежала холодная дрожь. – Она из дерева, не настоящая, – услышал я за спиной. Я оглянулся и застыл. Передо мной стояла старуха-покойница. Она с ненавистью смотрела на меня из-под седых всклокоченных бровей, то и дело зыркая по сторонам, словно отслеживая разбегающихся по комнате мышей. Высокая и костлявая как ведьма. – Добрый день! – дружелюбно сказал я. От следственной практики у меня осталось много речевых клише с различными голосовыми оттенками, начиная от официально строгих и заканчивая интимно вкрадчивыми. В следственной работе нередко приходиться играть роль не только злого или доброго следователя, но и множество других. К примеру, роль недалёкого служаки, принимающего на веру каждое слово говорящего. Или наоборот, проницательного человека, от которого бесполезно, что-либо скрывать. Сейчас мне пришлось играть роль человека, который привык вести дружеские беседы с покойниками и с ведьмами. В том, что передо мной стояла ведьма, я не сомневался. – Добрый день! Вы не знали Зайцева Григория? Он у вас тут церковь строил. Старуха усмехнулась. – Церковь строил? Ну ты и скажешь! Наворотил тут сумасшедший чего-то и это называется церковь строил? – Ну не знаю. Пусть будет храм. – Ни храм и ни тем более церковь! Разве может сумасшедший построить церковь? У нас уже есть своя церковь и для неё нам не нужно никаких храмов. У нас тут лес храм. И мы его паства. Понятно? – Понятно, – согласился я . – А он, значит, не принадлежал к вашей церкви? – Нет. Мы его только терпели. По нам – так лучше бы его тут не было. – Так он умер. – Умер? Ну и Бог с ним. Никто его жалеть в деревне не будет. А ты что? Ты ж не родственник ему. Чего тебе надо? Помер и помер. Похороним. Родственников у него нету. Зайди к старосте, коли ходить тебе не лень. Ему и скажи про Зайцева. Пусть похоронит этого недотёпу. А лучше сам возьми лопату и закопай. Тебе сподручнее это будет сделать. Молодой. Не спуская с меня своего сурового и пристального взгляда она приблизилась ко мне и чуть ли не прошипела: – И поменьше тут шастай и вынюхивай! Ты хоть из этих мест, но всё равно чужак! Уже отойдя от неприветливого дома на приличное расстояние, я вспомнил, что деревянная ладонь – единственное, что было на стенах в покинутом мною доме. Как ни странно, но в этом старом жилище не было ни одной иконы. Ну, точно! Ведьма! Домик в этой деревне мне достался даром. А если быть точнее, по наследству от какого-то дальнего - предальнего родственника. Этому предшествовала целая серия непонятных писем от него. Поначалу я подумал, что кто-то ошибся адресом. Но вот мелькнуло одно знакомое имя, затем второе…И я поверил, что этот мой дальний родственник очень сильно хотел, чтобы после его смерти я стал наследником. Его желания совпали с моими, и вот в прошлом году я приехал сюда посмотреть доставшееся мне наследство. Я заехал в дом, не оформляя домовладения, поскольку было только одно распорядительное письмо прежнего хозяина, никаких других документов. Хотел зайти к соседу, представиться, выставив бутылку водки, и стать, таким образом, новым хозяином дома. Однако, сколько бы раз я к нему не заходил, дверь всегда оказывалась заперта. Причём, как мне показалось, закрыта она была изнутри. Меня просто не пускали. Однако, после моего визита на одном из кольев хлипкого соседского забора появилась чёрная кровоточащая голова небольшого кабанчика. Других попыток познакомиться с соседом я не делал. В конце концов, мне было достаточно знать, что рядом со мной живут люди, а дружбу водить с кем-то нужды не было. После визита к зловредной ведьме, я сразу отправился к соседу. Всё-таки, как не крути, а для меня он здесь самый близкий человек, хотя я его и не видел ни разу. Надо сказать, что и других деревенских жителей не часто встретишь на улице. Так, мелькнули пару раз какие- то невзрачные тени, качающиеся то ли от слабости, то ли от вина. Но это было в прошлый мой приезд, когда ещё работал магазин. Теперь только осенний промозглый ветер гулял по улицам, шатая сгнившие заборы. На крыше у соседа звенели раскачиваемые ветром верёвки пересушенной рыбы. Но это единственное, что позволяло мне предполагать, что здесь могут жить люди. Когда я вошёл в тёмные сени, то успел заметить, как с полки во мрак кладовки юркнула ласка, уронив пустой алюминиевый бидон. Спрятавшись за старые вёдра, зверёк выжидательно поблёскивал своими глазками-бусинками. – Добрый день! – поприветствовал я соседа, войдя в избу. Однако ответа не услышал. Кто-то проворный, хлопнул межкомнатной дверью. Ага! Мне тут не очень-то рады. – Соседи! – позвал я и толкнул дверь в комнату. – Здравствуйте! Однако и там меня никто не ждал. Только остов головы огромного осётра, пристроившийся в углу на полке, вместо иконы, ощерился и слепо смотрел на меня пустыми глазницами. Я вышел из дома в полном недоумении. Да что за деревня тут такая! В другие дома я заходил, уже и не надеясь кого-то встретить. Один за другим я прошёл около двух десятков домов, но в большин