Оказывается, есть простой способ узнать имя будущего мужа. Надо только в Крещение, выходя из дому, отщипнуть с дерева почку и положить ее за щеку, а как только встретится мужчина, тут же эту почку разжевать и проглотить. Хочешь - не хочешь, а твоего будущего супруга будут звать так же, как того первого встречного. А если выплюнешь почку, то пеняй на себя - век в девках станешь вековать.
Вот, значит, бабушка идет по улице с почкой за щекой и мечтает, чтобы ей встретился какой-нибудь Константин, потому что так звали очень красивого соседского мальчика, а навстречу ей идет дворник Хабибулла, хромой и с бельмом. Тут бабушка крепко засомневалась: глотать ли ей почку, уж больно страховит был дворник, да еще имя у него какое-то чудное.
Но делать нечего, пришлось проглотить, чтобы не накликать беды, красота красотой, а судьбу лучше не испытывать.
Вот бабушка съела почку и такая тоска на нее нашла, что весь свет не мил.- Все ей мерещится старый Хабибулла со своим бельмастым глазом. И за что бы она ни бралась, все у нее валилось из рук. И так продолжалось до тех пор, пока ее мать, то есть моя прабабушка, не выведала у нее все, как было. Бабушка ей выложила свои страхи, а она расхохоталась: "Дура,- говорит,- ты набитая. Это по-ихнему, по-татарскому, он Хабибулла, а по-нашему - Василий. Он на Василия завсегда откликается".
- Значит, вам так хорошо на роду написано,- еще больше расстроилась Маняша.- А у меня все не как у людей. И знаки такие, что стыдно сказать.
И она рассказала историю, которую бабушка потом не могла вспоминать без смеха.
У них, оказывается, девушки тоже гадали на святках. Но довольно странным образом. В полночь шли они поодиночке к нетопленой бане и задирали юбки перед открытой дверью. Считалось, что если погладит баннушко рукой по голому заду - обязательно быть девке замужем, а нет - надо ждать до следующих святок. Мало того, баннушко давал знать и о благосостоянии суженого. Если погладит мохнатой рукой - так, значит, идти в богатый дом, а коли голой рукой погладит - за бедного выходить.
Вот как-то девушки сговорились и пошли гадать к Маняше. На дворе темно и жутко, со страху казалось, будто из бани доносятся голоса. Долго никто не решался туда пойти. Наконец, нашлась одна бойкая, а остальные сгрудились у крыльца и ждут, что будет. Вдруг бойкая как взвизгнет и - деру от бани. "Погладил,- говорит, едва переводя дух.- Три раза... Сначала лохматой рукой, а потом уж просто так". Девчата стали обсуждать, что бы это значило, и решили, что их подруга три раза выйдет замуж, сначала за богатого, а потом за бедных, но зато еще два раза.
Лиха беда начало. Остальных баннушко тоже не обидел. И, странное дело, у всех получалось, что они будут выходить замуж не единожды.
Но вот пришла очередь Маняши. Заголилась она и ждет своего жребия, а ей коленом под зад, да так, что она чуть не угодила носом в снег. Подруги спрашивают: "Ну, как?" Она им, конечно: "Мохнатой...", а сама как в воду опущенная.
- Да,- сказала бабушка, едва сдерживая смех.- Это ж надо... Не иначе кто подшутил...
- Нет,- покачала головой Маняша.- Мы тайком сговаривались, братик, правда, мой мог подслушать, но он еще несмышленый был, пятый год ему только шел. Нет, видать, так написано на роду.
- Ну вот еще,- сказала бабушка.- Стоит ли на такие глупости обращать внимание. Мне кажется, что все у тебя образуется. Непременно выйдешь замуж, если уж так тебе приспичило. Я сама тебя научу, как приваживать женихов. Я знаю одно такое средство... Оно тебе обязательно поможет, потому что ты не вредная, не то что некоторые тут... Только скажи, не страшно тебе будет выходить замуж?
- А чего бояться-то? - удивилась Маняша.
- Сейчас ты сама себе хозяйка,- разоткровенничалась бабушка,- а замужество, пусть самое что ни на есть счастливое, все равно тюрьма. И даже, может быть, чем оно счастливее, тем эта тюрьма крепче. Так стоит ли... Я вот уж на что душа в душу живу с Василием Петровичем, а нет-нет да и задумаюсь... Захочется, к примеру, мне на лодке покататься или пойти на спевку в клуб, а не тут-то было: белье замочено, капусту надо шинковать...
- А хоть бы и шинковать,- возразила Маняша.- Не для чужого ведь... Вот вы говорите "свобода". А я так не знаю, куда ее девать. По мне свободная баба, все одно что никому не нужная. Вон бродячая собака по помойкам шастает... Куда хочет, туда и бежит, а вздумается пьяному, к примеру, покуражиться - он в нее каменюкой, и никому до этого нет дела... Так что по мне "тюрьма", как вы говорите, лучше. Какой-никакой, а все-таки дом.
Так бабушка познакомилась с Маняшей. Они даже, можно сказать, подружились, хотя их дружба продолжалась всего один вечер. После той встречи последовали события, которые разлучили их на долгие годы.
Деда неожиданно снова призвали на военную службу и перевели в другой город. Бабушка последовала за ним. Там у них родился еще один ребенок - моя мать. Потом началась одна война, затем другая.
Василий Петрович все время воевал, а бабушка работала в госпитале и растила детей. Наконец, дед победил всех врагов и сказал бабушке, что желает поселиться в своем Киржаче.
И снова они приехали в маленький городок, где никто их не ждал.
Бабушка попыталась разыскать Маняшу, но ей сказали, что та куда-то уехала еще до войны. Но теперь бабушке уже не приходилось скучать, времена настали иные. Надо было все время думать, как накормить, обшить, обстирать семью. Да и годы ее уже были не те: к тому времени она стала настоящей бабушкой, такой маленькой старушкой с пучком седых волос на затылке, какой я запомнил ее на всю жизнь.
И дед мой переменился. Полысел, конечно, обрюзг, но главное, характер у него стал портиться. Особенно после того, как дети подросли и разъехались кто куда.
Дед всегда умел настоять на своем и очень гордился этим. Он был тверд, как булыжник, но стремился к твердости алмаза и в стремлении своем порой не замечал, как переступал границу между принципиальностью и слепым упрямством. На старости лет он дошел до того, что месяцами мог не разговаривать с бабушкой только потому, что она, по его мнению, слабо разбиралась в международной обстановке, или же навсегда отказаться от чая из-за того, что он стал дороже на несколько копеек.