Через несколько дней председатель только что созданной управы созвал к себе всех известных ему противников Советской власти. В первую очередь были приглашены Хальников и Якушев, пересидевшие трудное время у Рихтера. Они с часу на час ожидали известий об освобождении их владений от Советов.
Якушев опять помахивал своим постоянным спутником — хлыстом и снова посасывал леденец.
— Сколько раз толковал вам, — высокомерно посматривая на Хальникова, говорил Якушев, — беритесь за кнут покрепче. Не слушали, вот и доигрались. Задали они нам перцу. Хорошо, что чехи умнее оказались. А то бы петли не миновать. Правильно брат мой говорит — заграница для нас все: и деньги, и пушки, и свобода разная. Вот как…
Понимаете…
— Оно, вроде, и так, Илья Ильич, — ерзая на стуле, ответил Хальников. — Я тоже не против заграницы. Но у меня завод, конкуренция…
— За-во-од, — брезгливо косясь на Хальникова, протянул Якушев.
— Вот эти заводы ваши большевиков нам и наплодили. А они хвать за горло и давай душить. Поместье-то мое и сейчас под их лапой, понимаете, а он мне про заводы дурацкие, про конкуренцию сказки рассказывает. Эх вы, тюти…
Хальников старался избегать споров с помещиком. Говорили, что брат Якушева вот-вот снова начнет ворочать делами. «Эх и везет же дуракам, — думал Хальников, украдкой бросая на помещика злобные взгляды. — Дубиной был, ею и остался, а вот что ты сделаешь, опять приходится угождать этому идиоту».
Рихтер пришел в управу, почерневший от злобы. Ночью вспыхнул пожар на лесном и дровяном складах. Завод остался без дров, без крепежного материала.
— Они! Все это их рук дело, — бросая на председателя злые взгляды, говорил Рихтер. — Склады подожгли сразу в нескольких местах. Остались, значит, большевики, не всех собрал есаул. Церемонимся, а они вон что делают. По самому больному месту ударили.
У Кучеренко тряслись руки, лицо позеленело, однако, стараясь успокоить Рихтера, он неуверенно сказал:
— Может, это случайно. От неосторожности загорелось…
Большевиков в Карабаше сейчас как будто бы не видно.
— Не говорите, чего не знаете, — оборвал его Рихтер.
Не видно… А мне сегодня сказали, что Папахин в Кара баше появился. Это что, не большевик.
Кучеренко на миг замер, потом схватился за голову.
— Папахин? Да откуда он взялся? Вот еще беда на на шу голову. И когда только мы от них отмучаемся. То Ершов мутил всех, теперь — Папахин появился.
Сидевший у стола Якушев ехидно захихикал.
— А я что толковал вам. Сами расплодили… Растут могильщики, понимаете… Вот сегодня склады сожгли, а завтра до завода доберутся, нас прикончат. Спровадили несколько человек и думаете все… Без зеленой улицы все равно не обойтись, вот как, понимаете…
— Папахина надо найти, — предложил Хальников. — Поймать и голову набок свернуть.
— Найти бы не плохо, — согласился Кучеренко, — да вот как?
— Как, как? — передразнил председателя Якушев. — Выпороть каждого десятого, скажут.
На следующий день в Карабаше снова начались аресты. Опять пошли в ход кулаки, загуляла нагайка. Новая власть утверждала «демократию».
Но Папахина найти так и не удалось.
Карабашцы или молчали, или твердили: «Не знаем, не слыхали…»
Глава третья
Гроза разразилась с заходом солнца. От оглушающих, почти беспрерывных ударов вздрагивала земля, глухо шелестели листвой тысячи деревьев, попрятались птицы и звери.
Нужно было искать укрытия, и Алексей выбрал место под выступом скалы. Оно было прикрыто нависшей каменной громадой, а собранные сухие листья оказались хорошей подстилкой.
Дождь подошел плотной косой стеной. Отодвинувшись поглубже в укрытие, Алексей накрыл шинелью ноющие ноги и, сомкнув уставшие глаза, пытался оторваться от тяготивших его дум. Это ему долго не удавалось.
Но вот в голове все перепуталось, и Алексей увидел приближающуюся к нему мать. Потом она исчезла и появилась вновь. Так повторилось много раз. Обрадовавшись, Алексей хотел взять ее за руку, но она сделала знак, чтобы он лежал. У матери совсем седые волосы, резкие морщины на лбу и около рта. Нагнувшись к Алексею и гневно блеснув глазами, она глухо заговорила. Мать говорила, перемешивая речь с рыданиями и проклятиями. Но Алексей понял ее слова: «Это они виноваты, чужаки. Это их рук дело. Отомсти им, Алеша».
Мать тревожно обернулась, потом радостно заулыбалась подошедшему Даниле Ивановичу. Маркин с благодарностью пожал Марье руку, ласково погладил Алексея по волосам и, поправив на голове потрепанный картуз, сказал: