Продотрядник заложил под замок ломик и одним нажимом вырвал из двери кольцо. Харин, Мальцев и еще несколько человек вошли в амбар. В нос ударило плесенью и запахом мышиного помета; в дверь с мяуканьем прыгнула пестрая кошка. Понятые осмотрели сусеки и пришли к заключению, что общее наличие зерна, занятого Ашуркиным у кулака Сумкина, с трудом покроет потребность хозяйства в семенах и в продовольствии до нового урожая. Не только излишков, но и для скотины зерна не было.
Мальцев посмотрел на Харина.
— Ну, что ты скажешь теперь?
— Ничего, возьму половину, вот и все.
— Да ты с ума сошел…
— Пока не собирался.
— Ну смотри. А я в таком деле тебе не помощник, — и не говоря больше ни слова, пошел в ворота.
Харин погрозил ушедшему Мальцеву кулаком.
— Погоди. Запоешь ты у меня петухом, — и предложил отрядникам нагребать в мешки зерно.
В толпе зашумели.
— Это не власть, а грабители!
— Вот они, Советы, своих по миру пускают. Дожили….
Когда Харин вышел из амбара, к нему подскочил Прохоров Калина. Стащив с плешивой сивой головы облезлую шапку и размахивая ею, визгливо кричал:
— Своих, товарищ дорогой, грабишь, своих!
— Я не граблю, а закон о продразверстке выполняю.
Государству хлеб нужен.
А ты нам этот хлеб давал? Давал, я тебя спрашиваю? — наступал Калина. Он распахнул засаленный полушубок и, показывая на болтающиеся на теле тряпки, завизжал еще сильнее:
— Погляди, шкура! С таких тебе продразверстку брать велели? На мне рубахи нет, детишки нагишом, а ты излишки. А нет таво, чтобы населению товары послать…
— Эва саданул, товары? — засмеялись в толпе. — Они и сами рады бы поглядеть на них. Да где они, товары-то эти…
Спичек нет, соли два месяца не видим, не то, чтобы литовку али серп купить. Дохозяйничались правители…
В разговор вмешался Редькин:
— Чаво арете? Раз нет, значит, нет. Понимать надо, если мировая гидра капитализма к нам свой хвост сунула и начисто все смахнула. Подождем, значит, не горит, поди… Правильно аратель из города тогда баял. Имеперизьма…
Калина полез на Редькина с кулаками:
— Замолчи, балаболка! Хватит молоть! Нам ждать, а им вынь да положь. Нет нашего согласия хлеб задаром давать. К черту.
В это время два продотрядника вынесли из амбара мешок с зерном и, разостлав полог, стали высыпать зерно в телегу.
В сенях послышался отчаянный голос хозяйки:
— Ваня! Не надо! Не надо! Ваня! Что ты! Одумайся!
Появившись на крыльце с повисшей на плече плачущей Анисьей, Иван, заикаясь от волнения, крикнул в сторону Харина:
— Не тронь! Последний раз говорю тебе!
Харин перешел на другую сторону телеги, вынул из кобуры блеснувший вороненой сталью наган:
— А я говорю уйди, или я тебя арестую и заберу весь хлеб до последнего фунта.
— Ах так! — закричал не своим голосом Ашуркин и, отбросив висевшую на плече Анисью, как кошка прыгнул к чурбаку, схватил торчащий в нем топор и, взмахнув им, двинулся к амбару.
Дорогу Ивану преградил штык. Снова взмахнув топором, Иван отбил штык и, размахнувшись, ударил обухом по голове отрядника. Затем он дико взвизгнул и, бросившись вперед, согнулся за винтовкой, выпавшей из рук убитого. В это время Харин выстрелил, пуля просверлила Ашуркину голову.
Первым к выпавшему из рук Ашуркина топору бросился Калина, другие начали хватать колья. Видя, что ему несдобровать, Харин перепрыгнул через забор и огородом побежал на другую улицу. Спасаясь от преследования, он вскочил в телегу к ехавшему по улице мальчишке, вырвал у него вожжи и что было сил погнал лошадь в город.
Во дворе началось избиение оставшихся продотрядников. И не миновать бы им смерти, если бы не прибежал, услышав выстрел, Мальцев.
С большим трудом Мальцеву, Редькину и другим активистам удалось успокоить разъяренных людей и увезти на телеге окровавленных отрядников.
На следующий день в Гавриловку прибыл с вооруженным отрядом Звякин. В селе арестовали четырнадцать человек, в том числе и Мальцева. В течение нескольких дней из Гавриловки было взято в порядке продразверстки около трех тысяч пудов хлеба.
Глава пятая
После неудачи контрреволюционного восстания Корнилова раненый Федор Луганский долгое время находился в госпитале. После выхода оттуда он уже не ратовал за победу над Германией, а наоборот, везде говорил, что Россию могут спасти только немецкие пушки, но когда убедился в их бессилии, запил. И вот теперь он связался с группой таких же, как и сам он, дезертиров.