Он еще несколько раз прошелся по комнате, пока Сайлас пытался окончательно проснуться и прийти в себя.
— Но у меня есть план, есть план, — продолжал взволнованный человечек. — Мы с вами выберемся отсюда.
— А как вас зовут? — неожиданно спросил Бонсайт. — Нужно же мне как-то к вам обращаться.
— Что? А… Зовите меня, ну, скажем, Ганс. Это немного напоминает мое настоящее имя, если оно у меня когда-то было, я ведь уже и сам не помню, — с неожиданной тоской сказал пришелец. — Но это все мелочи, — снова оживился он. — Главное — как нам покинуть эти презренные стены. Слушайте.
Он изложил внимательно слушающему лорду свой план, то бегая по тесной каморке, то присаживаясь на край лежака. Лорд внимательно его слушал, и с каждой минутой план казался ему все более безумным и трудно выполнимым. Но тем не менее они до самого прихода сторожей жарко обсуждали его, находя слабые места, которые Сайласа тревожили, а его новый знакомец отметал их как несущественные. Когда Ганс отправился в свою камеру, а сторожа заперли двери на ночь, Бонсайт долго не мог заснуть, обдумывая возможности побега, а потом уснул, как ни странно, окрыленный надеждой.
На следующее утро ему всё же дали поесть, хотя и половину порции, но и ее он воспринял как дар небес. Его немного беспокоил бок. Он не мог добраться до него, чтобы осмотреть как следует, но ему показалось, что начинается воспаление.
Когда в камеру заглянул охранник с обеденной миской еды, Сайлас метался на лежаке, насколько позволяла короткая цепь. Глаза его были воспалены, волосы всклокочены, испарина покрывала все тело. Он бился в конвульсиях и бредил. Когда встревоженный сторож привел Перкинса, изо рта больного пошла обильная пена.
— Снимите цепи, быстро! — приказал вошедший «доктор».
Сайласа насильно напоили водой, большую часть которой он пролил, потом кто-то из сторожей сбегал и принес бутылку бренди.
— Вы что, с ума сошли?! — заорал на него Перкинс. — Несите воды с солью. Это отравление!
Неизвестно, могло ли это быть отравлением на самом деле, учитывая характер лечебного учреждения, но симптомы были схожи, и Перкинс не стал долго раздумывать над диагнозом. Сайласа напоили неимоверным количеством соленой воды, и через какое-то время он очень жалел об этой стадии плана, когда его внутренности выворачивались наружу. Когда тошнота немного отступила, он был слаб как котенок, но своего добился: цепи сняли, дали ему немного бульона и оставили в покое. Теперь следовала вторая часть, но как ее собирается осуществить Ганс, Бонсайту было неизвестно. Но тот, казалось, был очень уверен.
— Предоставьте это мне, — говорил он. — Предоставьте это мне.
До вечера лорд в нервном беспокойстве пытался сдерживаться и лежать неподвижно. Когда за окном начало темнеть, в комнату проскользнул Ганс.
— Достаточно ли у вас мужества? — спросил он, заглядывая Сайласу в глаза. — От этого зависит успех нашего предприятия. Если вы отступите в последний момент, мы можем потерять единственный шанс на свободу.
— Я готов, — просто ответил лорд. — Что я должен делать?
— Только не раздумывайте! — предупредил Ганс, садясь на лежак и поворачиваясь к Бонсайту спиной. — А теперь рвите!
Он приподнял волосы, закрывающие металлическую полоску у него на голове.
— Я не могу! — в ужасе выдавил из себя лорд.
— Рвите! — прорычал инопланетянин. — Эта полоска металла поможет вам осуществить наш план, а я вас прошу только об одном — не оставляйте меня здесь, вытащите из этого логова! Рвите!
Ничего не соображая от слабости и нервного перенапряжения, Сайлас изо всех сил рванул полоску. Сначала не поддающийся металл с легкостью отошел от плоти. Под ним открылось какое-то серое плотное вещество с кровавыми прожилками, и лорд поспешно отвернулся. Рука чужака бессильно упала, и сам он беспомощно сполз на пол без сознания. Сайлас осторожно поднял его и уложил на свою освободившуюся койку. До вечернего обхода оставалось совсем мало времени.
Осторожно ступая и собирая волю в кулак, чтобы подтянуть оставшиеся немногие силы, Бонсайт вышел в коридор. Сначала он посетил комнату соседа с манией величия. Подойдя на цыпочках поближе, он с помощью полоски металла отсоединил цепь, удерживающую маньяка на привязи. А потом, приблизив губы к самому уху больного, тихо сказал: «Пожар!» Тем же образом, торопясь и иногда спотыкаясь от слабости, он освободил от цепей всех буйных и агрессивных обитателей приюта душевнобольных. Как раз в этот момент открылись двери, впуская сторожей с вечерней порцией бурды для сумасшедших.