Он был вынужден еще несколько раз повторить отдельные фразы из своего спича, прежде чем толмач уразумел все, что Сайлас имел ему сказать.
— Зовут его Салас, Силантий по-нашему, — начал свое толкование переводчик. — Фамилие какое-то мудреное. Сам из енглизов. Купчина. Его обобрал кто-то по дороге. Говорит, худого не замышлял. Спрашивает, что за город да что за день.
Воевода махнул рукой, дозволяя толмачу ответить.
— День сегодня — первый осенний, года 1579 от Рождества Христова. Град сей славный зовется Псков. А ты подозреваешься, что лазутчик ты презренного Батория, короля польского.
— Спроси его, как он прошел через войско польское, что у реки Черёхи засело, — приказал воевода, а человечек перевел.
Сайлас старался быстро вытащить из памяти все, что касалось XVI века и вооруженных конфликтов между Европой и Россией. Как он корил себя за то, что так мало занимался русской историей! Единственное, что он мог извлечь, — были постоянные войны русских с поляками и шведами, но он не помнил, с чего там все началось и чем закончилось. Поэтому теперь Бонсайт лихорадочно соображал, что ему сказать, чтобы не оказаться в совсем уж безвыходном положении. «Клянусь, если выберусь из этой передряги, выучу русский!» — клятвенно пообещал он сам себе, а вслух сказал:
— Я не знаю, где такая река. Я прошел, наверное, там ночью, и меня никто не заметил, и я никого не видел.
Толмач перевел, а воевода нахмурился, судя по всему, ответ Сайласа ему не понравился. «Наверное, там какая-то река, которую нельзя не заметить», — с тоской подумал лорд.
— Спроси-ка у нашего гостя, как это он смог не заметить стотысячную армию, — уже с угрозой в голосе поинтересовался Шуйский, пристально всматриваясь в пленника. — Даже ночью.
Человечек побледнел от ужаса, чувствуя приближающуюся грозу воеводского гнева, но послушно перековеркал немецкие слова Сайласу.
Не зная, что ответить, тот только развел руками.
— В погреб его, в железа! — неожиданно закричал воевода, краснея лицом. Вены у него на шее и лбу вздулись синими веревками, и Шуйский стал по-настоящему страшен. — Запорю, запытаю, сволочь!
Он еще долго кричал, когда Сайласа уже волоком тащили в погребицу под крепостной стеной, потом резко повернулся и ушел в свои покои, сильно хлопнув дверями.
Когда лорда втолкнули в его новую тюрьму, он сначала ничего не мог разглядеть в затхлом, сыром помещении. Пахло подгнившим зерном и мышами. Наконец его глаза привыкли к темноте, и он смог разглядеть погреб. Нюх его не обманул, судя по всему, раньше здесь хранили провиант. На полу остались одинокие зерна, выпавшие когда-то из складируемых здесь мешков. Поэтому вопрос о мышином запахе отпадал сам собой. Еще Бонсайт обнаружил другого постояльца в этом замечательном помещении. У самой стены на куче соломы лежал человек, закованный в цепи.
— У меня, кажется, дежавю, — пробормотал себе под нос лорд. — Опять цепи, солома и замок на дверях. Эй, приятель! — позвал он своего товарища по несчастью.
Тот не пошевелился. Тогда Сайлас подошел поближе и потряс пленника за плечо. Лежащий застонал.
— Эй! — еще раз позвал его Бонсайт, пытаясь повернуть человека к себе лицом. Тело безвольно перевернулось, и лорд чуть не закричал от неожиданности. На него смотрело окровавленное, обезображенное лицо.
— Боже мой, — прошептал он. — Боже мой!
Раненый опять застонал и с трудом открыл один заплывший глаз.
— Я ничего не знаю, — проговорил он разбитыми, запекшимися губами по-немецки.
— Кто вы? Что с вами здесь делают? — спросил пораженный увиденным Бонсайт.
— Вы говорите по-немецки? — удивился его собеседник, пытаясь приподняться на своем ложе. — Вы не из этих дикарей. Они схватили меня недалеко от города, мы шли в разведку… Я нанялся к полякам… У меня семья, дети. Их нужно кормить. Я сам из Нюрнберга…
Раненый путался в словах, временами забывался, тогда его взгляд становился тяжелым и пустым. Но из его прерывистого монолога Сайлас понял, что он был немецким наемником на службе у польского короля Стефана Батория. Что они успешным маршем прошли по русским землям, взяв множество городов и пригородов. Единственное, что мешало победоносному походу, — это то, что местные жители сжигали свои поселения, уничтожали запасы продовольствия и уходили в Псков. Но Баторий надеялся, что город не окажет значительного сопротивления и его удастся взять с первого же штурма. Тогда вопрос с продуктами питания и фуражом разрешится сам собой. Он в конце августа подошел к реке Черёхе и встал там лагерем. Собеседник Бонсайта вместе с тремя товарищами был послан на разведку. Но русский отряд заметил их. Трое товарищей немца были убиты на месте, а сам он взят в плен.