Почему?
Бить по щекам ее перестали. Элизабет мирно лежала на чем-то твердом и теплом, структурой очень напоминающем камень.
Магистр с Барретом действительно что-то шумно обсуждали. Причем капитан больше злился и огрызался, интонации же вампира были несколько снисходительными и посмеивающимися.
Лиззи прислушалась.
— ...под моей защитой, — закончил предложение Кристофер, и Фарус, не сдерживаясь, захохотал.
— Защитой? — сквозь смех выдавил он. — Вашей? Мистер Баррет, да вам судьбой предписано стать ее погибелью! О какой защите может идти речь? Рядом с вами бедняжке совсем небезопасно!
Капитан ответил резко и неразборчиво, сквозь зубы. Это вызвало у древнего новый ехидный смешок:
— Да, тут вы правы, — отчего-то его слова были четче, наверное, он просто стоял ближе. — Она вам не меньшая угроза.
Тут уж и сама Кроуфорд едва не расхохоталась. Она! Угроза! Крису! Только сумасшедший мог предположить подобную глупость. Да капитан ее одним мизинцем переломит, не слишком-то утруждаясь.
Солнечное сплетение снова отдало болью воспоминаний. Напомнило, насколько она права. Но что-то ведь заставляло Кристофера нервничать, измеряя шагами помещение, и все время поглядывать на лежащую на каменном алтаре девушку.
Он приблизился достаточно, чтобы она могла разобрать его недовольный ответ:
— Каждую ночь новый шрам, — потерянно произнес он. — Даже целитель не может их убрать. Но она так беззаботна… точно не имеет к ним никакого отношения.
— Имеет-имеет, — заметил вампир. — И к шрамам, и вообще ко всей вашей жизни. Кристофер, да услышьте вы уже меня! Вы связаны! Как калао.
Калао. Снова захотелось рассмеяться, потому что это слышалось еще большим бредом, чем ее матафизическая опасность. Калао!
Начало казаться, что одним из хобби древнего вампира являлось чтение женских романов, набравших в последние годы большую популярность. Каждая женщина мечтает, чтобы в этом мире, существовал один единственный мужчина, предназначенный ей судьбой. Истинный. Привязанный. Самый лучший, самый красивый, самый сильный и, конечно же, самый идеальный.
Лиззи, признаться, не была исключением: нет-нет, да почитывала подобные книжечки и вздыхала о невозможности подобного. Ну кто, скажите мне, в здравом уме поверит, будто где-то есть этот самый Настоящий Мужчина, ниспосланный тебе небесами. Да и даже, если допустить, что он есть… Как его найти? А вдруг он на другом континенте, и что тогда? Профукать судьбу?
Капитан почти слово в слово повторил мысли Элизабет, обвиняя вампира в излишней романтизации происходящего. Правда, в более емких и менее приличных выражениях.
— Отнюдь, — ответил Фарус. — Никакой романтизации, мистер Баррет, как раз наоборот. Не знаю, откуда пошла эта сопливая чушь про калао. Насколько мне известно, если вы и созданы друг для друга, как пишут в этих глупых книжонках, так уж точно не для того, чтобы совместно смотреть на звезды. Ваш удел раз за разом лишать друг друга жизни. Точнее, жизней. Не знаю, сколько вы их уже разменяли. И, если верить вашим рассказам о снах, мисс Кроуфорд в этом деле пока что более успешна.
Эти слова вызывают новую вспышку под закрытыми веками перед глазами. Темное помещение, лунный свет пробивается через небольшие окна, закрытые серыми занавесками. Элизабет ощущает, как что-то горячее и липкое течет по ее рукам, но в такой темноте не может разглядеть, что именно. “За что?” — хрипит слабый голос капитана. Что-то блестит за окном, отражаясь от зеркала. И сцену освещает менее, чем на секунду. Всего мгновение, но она успевает рассмотреть происходящее. Лиззи стоит перед Крисом, сжимающим обеими руками свою шею. Сквозь пальцы сочится что-то темное, кажущееся черным в таком куцем освещении. Капитан смотрит на нее, у него мутнеют глаза. Лиззи опускает взгляд на свои руки: в правой зажат острый нож, на котором тоже виднеются темные разводы.
В горлу подкатывает тошнота.
— Кроуфорд, прекрати прикидываться спящей, — он был так близко, что лицо опалило жаром барретовского дыхания. Оно пахло кофе и травами.
Девушка от неожиданности аж подпрыгнула на своей импровизированной каменной постели, благодаря чему лбом засандалила капитану прямо в переносицу. Фарус хохотнул: