Выбрать главу

Жилище Плахоткина находилось на окраине поселка, в бывшей станционной пристройке. Оставив милиционеров снаружи,  одного – у входа, второго -  у единственного окна, Юрий вошел в дом. Хозяин сидел за грубо сбитым дощатом столом, застеленным газетами в одной рубахе и занимался тем, что пил самогон, закусывая его селедкой.

- Какие люди! - пошатываясь на табурете и закрыв один глаз для резкости, - проговорил Плахоткин, - милости просим к столу.

Юрий подошел к окну, посмотрел на улицу, открыл шпингалет…

Достал из кармана кителя пачку пятисоток и бросил на стол.

-  Не понял…, - Сергей взял в руки деньги,  уставился пьяными красными глазами на поручика.

Сиплым голосом, вцепившись обеими руками в пачку купюр, он прошептал:

- За что?

Григорьев снял фуражку, носовым платком вытер лоб:

- Если ты сейчас, Сережа, выпрыгнешь в окно и за минуту добежишь до ларька – деньги твои. Делай с ними - все что хочешь. Если не уложишься в отведенное время – они вернутся на прежнее место.

Юрий постучал рукой, одетой в перчатку по своей груди. Он достал карманные часы, открыл крышку и сказал:

- Время пошло.

Плахоткин, распахнув две створки окна, как был в одной рубахе, с деньгами в руках, выпрыгнул на двор. Упал на одно колено.

- Стой! Стрелять буду, – завопил милиционер, дергая  затвор винтовки

Однако, «беглец» с удивительной скоростью для пьяного, с низкого старта устремился к ларьку, видневшемуся в конце переулка.

Юрий вынул из кобуры револьвер, и не глядя, выстрелил из окна вверх.

Словно эхо вслед раздался сочный винтовочный выстрел. Плахоткин, неловко взмахнув руками, рухнул на землю. Деньги, словно сентябрьские листья с тополей разлетелись вокруг его остывающего трупа, красноватыми бумажками с цифрой 500 на аверсе.

Обыск в доме не дал никаких результатов. Следствие решило, что кражу, несомненно, совершил Плахоткин, проникнув в типографию под видом почтальона.  При  обстоятельствах, повлекшим смерть вора, вернуть украденное не представлялось возможным. На том и закончили.

Юрий вздохнул, провел ладонями по лицу. Профессор закончил доклад и с кислой миной на желтом лице спросил:

- Вопросы будут, господа?

Аудитория дружно взревела:

- Нет!!!

Задвигались кресла, под сводами высокого лепного потолка загремело гулкое эхо смешков, обрывков разговора, шагов и шуршания одежды.

На лице старого профессора отразилось полное удовлетворение. Он с радостью энергичными движениями собрал листы своего конспекта в бумажную коричневую папку с тряпочными завязками, и смешно переваливаясь из стороны в сторону, скрылся за дверью в глубине небольшой сцены.

- Ну что, друг, по домам? – Дорогин сощурившись, посмотрел на низкое солнце – время близилось к шести.

- Женя, давай пройдемся чуть-чуть. Вечер-то какой! - Юрий развел руки в стороны.

Около магазина Батюшкиной друзья остановились.

- Пепеляев предложил учредить государственную охрану адмирала, конвой, - Дорогин закурил и облокотился на бетонный парапет.

- Это означает расширение штата?

- И полномочий, естественно.

- Неплохо.- Юрий улыбнулся.

Незаметно пошел снег. Мелкий и редкий.

- Это первая моя сибирская зима, - сказал Григорьев, снимая перчатку и подставляя ладонь под падающие снежинки.

- Зима будет в январе-феврале, когда грянет 40 градусов мороз и снега выпадет по шею.

- Не представляю таких морозов, - Юрий поежился.

- Тебе легче. У тебя жена – коренная сибирячка.

- Она  не коренная, приезжая, – улыбка тронула губы Григорьева.

- Будешь крестным моего ребенка, - неожиданно добавил он тихим спокойным голосом.

 

Ничто так не мешает спать по ночам, как неразгаданная тайна. Стефани Майер.

 

                                                       ГЛАВА 21.

Ничто так не мешает спать по ночам, как неразгаданная тайна. Стефани Майер.

«Ниву» так тряхнуло при съезде на проселочную дорогу, что у Тамары выпал из рук дневник, который она с увлечением читала. Я от неожиданности  больно ударился лбом о подголовник переднего кресла.

Толик затормозил и остановил автомобиль. Просунув голову между кресел, он выругался и спросил:

- Все живые?

- Бояться, Толик, надо не смерти, а пустой жизни, - поглаживая ладонью ушибленное место, сказал я.