Вдруг, в наступившей тишине, со стороны кухни послышался шум вставляемого в замочную скважину двери ключа.
Глаза Сопова расширились, он как-то устало, но с облегчением взглянул на Григорьева, и быстро сказал:
- У вас, Юрий Ефимович, пять секунд…
Пальцы на рычаге высоко поднятой гранаты ослабили захват. Юрий кубарем выскочил во двор, сбив с ног, стоявших на пороге караулки солдат, и метнулся за стену гаража. Тут же раздался взрыв, а затем грохнуло так, что казалось небо, упало на землю – это сдетонировали четыре ящика гранат.
Григорьева засыпало осколками кирпичной стены . Караульное помещение было разрушено до основания. Над усадьбой поднялось густое облако пыли и дыма. Кровля кухни обрушилась, убив всех находящихся там.
Погибли также два караульных, Сопов, Платон Панченко и солдат, его охранявший. Бойцы, оставленные для наблюдения у гаража, помогли Юрию освободиться из завала. Кроме ушибов, да рассеченной брови – повреждений, слава Богу, не было.
Специальная комиссия по расследованию происшествия пришла к выводу, что имел место несчастный случай неосторожного обращения одного из караульных с личным оружием, повлекшим детонацию большого количества боеприпасов. Юрий благоразумно умолчал о причастности прапорщика Сопова к взрыву и существовании заговора. Отметив про себя собственное благоразумие, позволившее в свое время не посвящать никого из коллег в суть своего расследования.
31 августа – 1 сентября 1919 года, Омск
Были с Юрой за городом, в рощице – это рай! Кузнечики, сжатая желтая рожь снопами, некоторые участки еще на корню, красные маки, голубое небо, березы, трава -- еще летняя... Думалось о родных -- о доме, маме, Юриных родителях… Наверно, вспоминают, тревожатся.
Но лето уходит. На фронте начались "активные операции" с нашей стороны, сразу же поползли оптимистические слухи. В городе почему-то спокойнее. В эти дни решается наша судьба, судьба Омска, Колчака. Что будет зимой -- бегство, бедствия, гибель или успокоение и радость победы, в худшем случае, зима в Омске со всеми удобствами теперешней жизни. Господи, пошли скорее мир России -- по крайней мере, конец этой смертной междоусобной войне...
Возвращаясь вечером домой, видели всенощную у беженцев. Служат священники -- сами беженцы -- на чистом воздухе... Тишина вечерняя, золотой закат, луна, березы, свечи, и поют беженцы торжественно, задушевно. Тепло, воздух полон запахов лета. Кругом повозки со скарбом, палатки, огоньки. Несчастные, бездомные, больные, обреченные на вечные страдания!
В воскресенье 7 сентября Юрий Григорьев провел целый день дома. На улице был типичный осенний день. Моросил упорный, серый дождь.
Хорошо дома. Приятно. Тёплый, домашний уют. Верочка, Евдокия…
Лежа на диване с «Историческими ведомостями», Юрий ушел в себя. Забылось на время, что идет война и враг совсем близко.
А что? Живется при таких условиях, в сущности, хорошо. Денег вдоволь,
гастрономических впечатлений -- хоть отбавляй, даже в мирное время не было такого благополучия: бесконечные арбузы, дыни, конфеты, печения – все, что можно купить, доступно.
Я, по крайней мере, - думал Юрий, - кровно заинтересован в сохранении этого белого режима.
Потом мысли перенесли его куда-то в окрестности Омска. Гуляет ветер. Огромное желтое поле – до горизонта, и вдруг посередине видит он глубокую свежевырытую яму пяти саженей в длину и ширину. Стоит он у края ее, а внизу трупы расстрелянных, заколотых штыками людей… Жутко.
Григорьев проснулся и понял, что плачет.
Мало того, что декабристов сослали в Сибирь, так ещё и жёны туда понаехали. Неизвестный автор.
ГЛАВА 27.
Омск, 14 сентября 1919 года
Проснулась сегодня с чувством тревоги...Бросилась к Верочке . Она проснулась и тихо игралась в своей кроватке висячей игрушкой. Такая милая и беззаботная. А на фронтах продолжаются бои, перелома нет, напряженно. Большевики, по словам Юрия, дерутся отлично, наши -- тоже. Большие потери с обеих сторон. Мы взяли порядочно пленных. Офицеров и комиссаров расстреливают, вешают -- ничего не поделаешь...
Усиливается злое чувство к союзникам за их политику расчленения России, за их равнодушие, за их невмешательство. В сущности, они, быть может, по своему и правы -- за чужой щекой зуб не болит, но, с другой стороны, когда болит зуб, нервы, как известно, сугубо расстроены.