Однажды, после 10-часового почти безостановочного движения, обозик из трех саней завернул в небольшое поселение в 2 верстах от разъезда Сапрыкино, чтобы пополнить продовольственные запасы и остановиться на ночлег. У самой большой усадьбы в центре улицы, Евдокия увидела большой возок с парой запряженных лошадей, что было большой редкостью. Обычно сани запрягались одним животным. Женщина, лет 25-ти, в огромном белом тулупе громко договаривалась с пожилым бородатым хозяином дома о ночлеге.
Дорогин, спрыгнув на ходу с саней, пробежал по инерции несколько шагов и оказался в аккурат между договаривающимися сторонами.
- Пардон, мадам, - с ходу извинился капитан. В коротком белом полушубке, папахе, щеголеватых сапогах, стройный и энергичный он обратил на себя внимание молодой и красивой женщины.
- Кто вы?
- Штабс-капитан Евгений Дорогин. А вас как величать? - он выловил в широких рукавах огромного тулупа маленькую изящную ручку незнакомки, и прижав ее к своим губам, ощутил легкую прохладу дорогих украшений на хрупких пальцах барышни.
- Ольга Ильина...
Где-то в глубине возка заплакал ребенок. Ольга обернулась:
- Катя, что там?
- Ольга Александровна, Борис проснулся...
С большой неохотой хозяин пустил усталых путников в дом.
- За корм лошадям и воду заплатите отдельно, - грубо сказал он.
Ко сну расположились в большой комнате с печкой в центре, на полу, услав его своими и хозяйскими шубами и тулупами. От мужчин женщин, успевших уже познакомиться, отделяла тонкая ситцевая тряпица, накинутая на веревку для сушки белья.
Катя, дородная, краснощекая кормилица, опершись спиной на теплый камин печи, кормила грудью маленького Бориса, сынишку Ольги. Евдокия с Верой лежали рядом, укрывшись солдатской суконной шинелью. Расчесывая гребешком свои красивые, вьющиеся волосы, сидя в импровизированной крестьянской постели, Ольга медленно, как после наркоза, говорила:
- Мы из Казани...Отец мой, Александр Николаевич Боратынский, из известного рода Боратынских. Дедушка его, Евгений, был знаменитым поэтом. В Казани у нас было четыре дома. Папа 18 лет избирался предводителем дворянства Казани и 12 лет гласным городской думы. В сентябре восемнадцатого пришли красные и 18 числа папы не стало...Чекист Лацис со своими подручными арестовали и расстреляли его, как "антисоветский элемент".
- А ваш муж?- Евдокия повернулась, чтобы лучше разглядеть лицо Ольги.
Она вздохнула, отложив гребешок, сложила руки на груди.
- В войну я работала сестрой милосердия в Казанском военном госпитале. В декабре шестнадцатого познакомилась со своим Кириллом, офицером Павлоградского гусарского полка, он был легко ранен в ногу, а в феврале семнадцатого мы обвенчались.
Ольга вдруг засмеялась по-детски звонким смехом.
- А потом появился он, - она указала на грудничка, шумно сосущего грудь, - Бубик, Боря...
- Кирилл в составе 2 армии теперь, наверное, уже в Новониколаевске - за ним мы и гонимся, - погрустнев , добавила Ольга.
Помолчали.
- Муж называл меня Лита.
-Тяжело вам, Ольга? Лита...
Ильина вздохнула, медленно легла на спину, положив голову на не большую, вышитую золотым узором подушечку.
- Сказал бы мне кто-нибудь еще два года назад, когда я наслаждалась великолепной туалетной — гардеробной, ванной и инкрустированными мраморными полами, огромными зеркалами, что в три часа ночи я буду выскакивать из крестьянских саней на сорокаградусный мороз и пристраиваться за сугробом… Я бы умерла, если бы мне сказали это...
Катерина, покормив малыша, уложила его в хозяйскую люльку, подвешенную у печи, задула свечи на столе и в опустившейся темноте стала укладываться спать.
- Знаете Евдокия, - донесся из темноты голос Ольги . А ведь почти 100 лет назад, по этой же самой дороге, где едем мы с вами, везли в ссылку декабристов. Может быть, если бы не было их идеалистического самопожертвования, если бы декабристы не были кучкой легковерных мечтателей, Россия осталась бы прежней и не было бы пролито столько крови?
- Ольга Александровна, вы оправдываете тиранию русских царей?
- А разве большевики не тирания? По мне, так это разновидность тирании во вселенских масштабах, произвол Ивана Грозного умноженного на кровопийство красных чекистов.
Лукавые лозунги комиссаров: «Всю землю крестьянам! Вся власть рабочим и солдатам!» и особенно: «Смерть эксплуататорам! Бери, что хочешь, оно по праву твое!» легко воспринимаются малограмотной народной массой, желающей лучшей жизни любыми средствами. Мой оптимизм относительно будущего России окончательно улетучился на этой мерзлой дороге от Казани до Омска, от Омска до этой Тьмутаракании, где мы, Евдокия, лежим на вшивых мехах народного безразличия и антигуманизма...