- Что, злыдни, - остановившись в проеме двери, заплетающимся языком проговорил он, - кости наши чешете? Белогвардейские подстилки!
Увидев, что Евдокия одевает шубку, схватил ее за плечи:
- Куда это ты засобиралась?
- Тише ты, окаянный, - Ольга ударила ладонями бывшего зятя в грудь, - девку разбудишь.
Она кивнула на печную лежанку, где спала Вера.
- Скотину поить Евдокия пойдет. Ты что ли, депутат, в хлев пойдешь?
Вальков рассеянно почесал затылок. Прошлепал опять к столу, сгреб в ладонь несколько кусков сахара, отдал Елизаровне.
- Малявке отдашь. Как проснется...
Мертвые не завидуют живым. Джеймс Роллинс.
ГЛАВА 33.
Мертвые не завидуют живым. Джеймс Роллинс.
- О золоте? - удивленно переспросила Тамара, - ах, да, колчаковское золото...В желтой прессе постоянно судачат об этом. И подозрительный случай на станции, описанный мадам Григорьевой в дневнике, вполне может относится к теме исчезновения части золотого запаса Правителя.
Мы, покинув ветреный и неуютный пирс, отправились вдоль побережья по сырому песку пляжа, наслаждаясь великолепным видом весеннего моря и окрестностей.
- Скажи, Иван, что ты думаешь о причине смерти Григорьевой? Кто убил ее?
- Я не знаю. Я даже не уверен, что ее убили.
Тамара даже остановилась от неожиданности.
- Как? Ты допускаешь, что "женщина в зеленом" не Евдокия Григорьева?
- А что, собственно, указывает на то, что найденные останки принадлежат именно ей?
- Но дневник в саквояже несомненно ее, а потом, место ее захоронения находилось на территории заимки, принадлежащей ее семье. И время сходится.
- Наличие чьего -то дневника рядом с телом погибшей вовсе не означает, что вещь принадлежит ей. И место захоронения очень часто на практике не является местом убийства жертвы.
- Но ты ведь сам сказал полчаса назад, что ...Постой, Иван, - Тамара положила руки на мои плечи, остановившись передо мной, - тогда кто, по-твоему, эта убитая женщина? Мне казалось, что тебе уже все ясно в этой истории...
- В большей части этой истории, - ответил я, обнимая жену за талию и увлекая ее к едва видной тропинке на берегу, - все-таки я разобрался.
Остались всего два неясных вопроса.
Мы поднялись на высокий берег и двинулись вдоль бора, вдыхая свежий щекочущий воздух, наслаждаясь хвойными запахами сибирской весны.
Несмотря на пробившуюся уже зелень, в тени деревьев лежали небольшие сугробы снега и эта удивительная контрастность зеленого и белого вызывала в душе какую-то чудесную умиротворенность.
- Что за вопросы?
- Первый все тот же. Личность застреленной. А второй...
- Давай, попробую угадать, - Тамара двигалась, как ребенок, приставным шагом, расставив в стороны руки.
- Что? - я рассмеялся. Она со смехом побежала. Я пустился вдогонку.
Запыхавшись, мы остановились у невысокого ельника, тупым клином разрезающим лес с вековыми соснами на две части. Вдалеке, внизу пологого берега, на границе водной глади и золотистого песка, мы увидели свежие следы, уходящие темной ленточкой к берегу.
- Ты тоже думаешь, что Вера Васильевна - та самая Верочка? - Тамара обхватила ствол молодого дерева, прижавшись к нему щекой, - угадала?
- Угадала. Я так думал.
- А теперь?
- Теперь я уверен, что это не так.
- И у тебя есть доказательства?
Я вытащил из внутреннего кармана пиджака лист бумаги.
- Вот фотокопия первой страницы газеты "Иллюстрированная Россия" от 2 марта 1938 года, выходившей в Париже.
Тамара с интересом взяла в руки копию с фотографическим изображением двух женщин в одинаковых черных платьях и с изумлением прочитала внизу:
"Эдит Пиаф и русская звезда романса Вера Григорьева после выступления
перед русскими эмигрантами в "Русском павильоне" 1 марта 1938 года."
- Боже мой, - воскликнула моя жена, приложив левую ладонь к щеке, - это наша сестра милосердия?
- По всей видимости , да.
- Но где ты это смог отрыть? - Тамара с восхищением посмотрела мне в глаза, что весьма польстило моему самолюбию.
- В библиотеке на Кирова...Я перелопатил все, что там было о русских эмигрантах...
- Можно с ума сойти, - Тамара еще раз полюбовалась на снимок.
- Бурч, наша помощница, по моей просьбе, - продолжил я, - смогла отыскать в архивах Новосибирского музея Революции очень занятную информацию, дополняющую наше расследование. Оказывается, что среди детей, эмигрировавших в Харбин вместе с родителями , и посещавших русскую женскую классическую гимназию Оксаковской в 1932 году, числится имя Веры Григорьевой, дочери русского офицера и медицинской сестры Юрия и Евдокии Григорьевых. Кроме того, из того же источника стало известно, что в тридцатых годах семья Григорьевых переехала в Париж, так как означенная Вера подавала большие надежды в плане пения и родители решили обучать ее вокалу в Европе.