— А кто же будет печкой управлять? Как же?
— Научно. Кнопками. Шихту засыпать — кнопка, чугун выпускать — кнопка. Или клавиатура. Играть будут на печке, как на пианино. Просто.
— Тогда и учиться ни к чему.
— К чему, дурачок. Управлять будешь тем, чего не видно, а надо, чтобы печь тебя слушалась. Придется без ошибки соображать, что происходит там, внутри. У печки легко не будет. Грязи будет, конечно, меньше...
Они оба умолкли, и дед вообразил, что Мишук проникает мыслями в то не столь уж далекое будущее, до которого он дойдет, а дед нет, но Мишук вздохнул и проговорил угрюмо:
— В жизни все трудно.
И старик забеспокоился от его недетского вздоха и сморщенной переносицы.
— О чем ты, Мишук?
— Мама с папой поссорились...
Теперь дед вытянул руки по швам и приказал:
— Рассказывай!
— Я не знаю...
— Что знаешь!
— Мама ушла от папы...
— Куда?
— В мою комнату.
— Давно?
— Если бы недавно, не говорил бы... Я не ябеда.
— И не ругаются?
— Нет! — потряс разлохмаченной головой Мишук.
— Коряво.
Дед протянул это слово по слогам, как случалось в самые невеселые минуты:
— Ко-ря-во!
— Мама всхлипывает ночами. Может, кауперы? Ей задали, а у нее не получается...
— Кожухи на кауперах прогорают. Знаю.
— Отчего?
— Да вот, как перешли на ферромарганцы... Я тебе потом расскажу... Чего же они не поделили, папка с мамкой? И не поют?
— Не разговаривают.
— А я-то, я-то! Словно красное солнышко! — начал дед и усмехнулся над собой и не смог спрятать стона.
Вышел стон долгим и скрипучим, он испугал внука и заставил привскочить. Мишук увидел прикушенный белый ус и затормошил деда за плечо, зашелся:
— Слушай смешное, дедушка! Вчера учительница в классе называет всякие слова и спрашивает: «Это какого рода, а это?» Ей отвечают, хором: «Мужского, женского». А потом глядит на меня: «Миша, а какого рода — ножницы?» А я говорю: «Бабушкиного!» Не смешно? Бабушка!
Раньше, чем бабушка приоткрыла дверь из кухни, неподвижный глаз деда ожил и подмигнул.
— Чего? — спросила бабушка, заходя.
— Интересуемся, — прошептал дед, растягивая дыханье, — пирожками.
— Уже, — ответила бабушка, — напекла! — И беспокойно зашаркала к постели на своих толстых ногах. — И с капустой, и с повидлом... Ты как, встанешь или сюда?
— Встанем! — Дед зашевелился. — Мы оба.
И сейчас же из глубины дома донесся пронзительный возглас тети Зины:
— Мама, где ты? Мама! У меня — ни минуты!
— Ну, вставайте, позавтракаем вместе, — сказала бабушка, повернув назад.
— Мама! — звала тетя Зина, нервничая.
По воскресеньям она спешила в свой Дворец культуры — чем раньше, тем лучше, потому что почти у всех выходной, а у нее самый рабочий день.
Застегивая брючки, Мишук косился на деда. Его пугали дедовская медлительность, вновь сомкнувшиеся веки, лицо, страшно белое, почти как усы, молчание...
— Дедушка! А почему мы Бадейкины?
— Наверно, ведра делали наши с тобою предки, — с облегчением услышал Мишук. — Из деревянных досочек с обручами. Бадейки. С нашими бадейками ходили люди...
— Куда?
— К колодцу. По деревенской улице. Мы — деревенские.
— Ну да?
— А может, делали бадьи, чтобы доставать руду из дудок.
— Каких еще дудок? Сейчас на дудках дудят.
— Рыли ямы, узкие, как дудки, крошили там, на дне, руду и колодезным воротом поднимали наверх полные бадьи. Это еще и я видел. Ковырялись в этих дудках, как кроты, чтобы наверху было из чего чугун варить.
— Мы не деревенские, — сказал Мишук, — мы чугунные.
Бабушка опять заглянула, словно и не отходила от двери. Мишуку, который знал, что за целый день она, бывало, не присядет и не опустит рук, тем не менее не раз казалось: бабушка всегда стоит за дверью и ждет — только позовешь, она уж тут как тут, и без счета заглядывает сама с доброй улыбкой наготове. Сейчас обрадовала — дядя Афон явился, как будто его сто лет не видели, хотя он едва ли не каждый день исправно являлся, а уж по воскресеньям — всенепременно. Это был дедушкин друг, такой давний, что они сами никак не могли сосчитать, сколько рядом прожили и проработали. Ссорились, считая. Про него в доме говорили — не пришел, а явился. Почему? Мишук поймал у двери бабушку за руку, заставил наклониться, шепотом спросил об этом, и она ответила шепотом:
— А как же! Афон — персона!
За столом «персона» никак не приступала к пирожкам, долго кашляла в ладонь и наконец обратилась к бабушке с речью:
— Лена! Успехи вокруг! В одном городе, я читал, вчера новый завод пустили!