Пётр Васильевич сгорел за два месяца. Как он записал, чувству вины, сжигающему его, он предпочёл бы очистительный костёр…
– Где записал?
– В дневнике. В то время многие вели такие записи, потому что порой только бумаге можно было доверить свои мысли.
– А откуда ты знаешь о том, что он так думал? И вообще обо всём этом? Ты читал его дневник?
– Да, когда он рассказал мне о случившемся.
– Так ты общался с прадедушкой?!
– Да, и с твоей прабабушкой тоже. Я не винил – и не виню – её ни в чём, и, видимо, за это Лиза и сочла меня предателем.
…Эти два месяца твой прадедушка, не уставая винить себя, пытался вернуть Искре Фёдоровне память. Безрезультатно: ни его книги, ни работа врачей (и даже гипнотизёра!) не помогли. В конце концов Пётр Васильевич решил, что раз потеря памяти частичная, то это не так страшно, как если бы супруга забыла вообще всё. Правда, самому ему от этого легче не стало.
4.
Лизу смерть дедушки обозлила ещё больше, но приговор бабушке она подписала, когда ей в руки попал дневник Петра Васильевича.
Дедушка тяжело вздохнул и ненадолго замолчал.
– Она нашла его у меня. Да я и не прятал, не думал даже… Когда Лиза узнала о демоне, стёршем память, о том, сколько раз дедушка пресекал попытки бабушки позвонить дочери, в её сердце окончательно поселилась ненависть к Искре Фёдоровне. Я пытался ей объяснить, что бабушке тоже больно и она не хотела ничего плохого, но увы… Дообъяснялся до того, что дочь ушла из дома, как только ей исполнилось шестнадцать. Сказала, что я предатель, раз поддерживаю убийцу её матери.
– Ну и формулировка…
– Да я не в обиде: и возраст сложный, и стресс такой!.. Она и так была довольно замкнутым ребёнком, а горе окончательно увело её в себя. Но если бы я знал!..
По иронии судьбы, уйти от меня насовсем ей не удалось: когда Лиза окончила биофак, её направили работать в мой НИИ. Выбора у неё не было, потому что она уже была увлечена научной деятельностью, а лаборатория, подходящая ей, была тогда только у нас.
– А зачем вообще она выбрала такое направление, раз был шанс пересечься с тобой?
– Она хотела с помощью генетики разгадать проблему выборочных провалов памяти. При всей ненависти к бабушке, этот вопрос её зацепил. Однако уже после первого курса её научные интересы изменились, нарушив её планы по вычёркиванию меня из жизни. Конечно, вместе мы не работали, но довольно часто пересекались.
– Её это злило?
– Ещё как! Однажды она даже сказала, что я нарочно попадаюсь ей на глаза!
В следующий раз дедушка рассказал, что продолжал общаться с прабабушкой, которая теперь жила одна. Ему дали квартиру неподалёку, и он часто её навещал.
Удивительно! Всё это время дедушка был где-то рядом, а я и не догадывалась! Может, я даже видела его, но не обратила внимания? Тема семьи была под таким строгим запретом, что я даже наедине боялась спрашивать прабабушку, – и вот результат!
Каждый раз, когда я об этом думала, меня наполняли горечь и обида, но оптимизм, с которым держался дедушка, помогали их побороть. Он, казалось, вообще не злится на дочь, поступившую с ним таким свинским образом. Видимо, для него радость обретения внучки окупала всё, ведь мама запретила ему и думать обо мне ещё до моего рождения.
5.
Каждый новый рассказ дедушки пробуждал во мне противоречивые чувства: с одной стороны, я была рада, что гордиев узел молчания был разрублен и я смогла наконец-то узнать о своей семье, с другой… Какой же горькой оказалась правда! Мне не хотелось верить ни в демонов, ни в убийство бабушки, ни даже в мамину жестокость, хотя я много лет ощущала её лично.
Я поделилась переживаниями с папой: