Николай Алексеевич (у психиатров что, квота на имена?) выслушал мою историю и стал задавать вопросы о настроении: как часто оно меняется? насколько резко? всегда ли для этого есть причины? как я чувствую себя после очередных «качелей»? Вопросы казались мне очень похожими, поэтому и отвечала я почти одно и то же.
Он делал какие-то пометки в планшете, переспрашивал и кивал.
– Вы назвали причиной недавнего приступа книгу с индийскими сказками. Для вас это особенная тема? Всегда ли упоминание этой страны приводит к подобным последствиям?
– Вроде нет… Да и не случалось со мной за эти десять лет ничего подобного.
Потом он опять вернулся к вопросам про настроение, состояние, ощущения и что-то ещё, что я всё равно не могла различить. Это заняло больше часа, после чего врачи предложили мне «пойти пока что перекусить». Когда я вернулась, они насовещались и Николай Алексеевич сказал, что пока что ложиться в больницу мне не надо, а надо наблюдать за собой. Выдав рецепт с тайным посланием для фармацевтов, он назначил дату следующего приёма и продиктовал свой номер.
У больницы папа меня ждал уже вместе с дедушкой. Я поспешила его обнять:
– Мне уже лучше!
Пока мы ехали ко мне, я постаралась передать им содержание разговора, но довольно быстро увязла в пересказе своих однообразных ответов.
– …и сказал: «…пока что ложиться не надо». Пока что! Чёрт! То есть рано или поздно придётся…
Поздно не получилось.
5.
Через пару дней я вышла на работу и отказалась от перевода сборника. Редактор долго допытывался, почему я отказываюсь от такого выгодного проекта, но моё упрямое молчание взяло верх.
Я пила лекарства, периодически приезжала к доктору, отчитывалась, что ухудшений нет, работала и проводила время с дедушкой или друзьями. Это продолжалось почти полгода, а потом дедушка заболел.
Заболел внезапно, сильно и было совершенно непонятно, что это. Участковый врач развела руками: «А что вы хотели в таком возрасте?» Скорая госпитализировать отказалась, не нашли причин: с сердцем всё в порядке, реакция хорошая, показаний для рентгена или МРТ не было. Папа подключил своих знакомых, и дедушку обследовали в военном госпитале.
Узнав о результатах, я расплакалась прямо там: опухоль мозга. Как так? Почему мы её пропустили? Почему я ничего не заметила?! Почему не обратила внимания на то, что дедушка в последнее время упоминал о головной боли?!
Меня привели в чувство и сказали, что даже такой диагноз – ещё не приговор. Дедушке назначили лечение, и его состояние стабилизировалось. За первые месяцы болезни он сильно похудел и ослаб, но первый курс химиотерапии остановил этот процесс, а после дедушка даже поправился. На работу, конечно, он не вернулся, но и находиться постоянно в больнице не было необходимости.
Я проводила с ним максимум свободного времени, хотя предчувствия, что дедушки скоро не станет, не было. Наоборот, лечение подарило мне надежду, что дедушка выздоровеет. Он даже с размахом отметил семидесятипятилетний юбилей! Приехало много его учеников – даже из-за границы! – а мама не снизошла хотя бы до смс.
6.
Увы!.. Через год дедушка прошёл ещё один курс химиотерапии, но, по сравнению с первым, его состояние не улучшилось. Наоборот, потихоньку начало ухудшаться.
Всё это время он держался огурцом: читал, шутил, присылал мне смешные ролики и милые открытки, дописывал статьи и общался с коллегами.
У меня же глаза постоянно были на мокром месте, началась бессонница и прочие прелести стресса. Мне было жутко стыдно за это, потому что вот дедушка, человек со смертельным диагнозом – бодрый и весёлый, а вот я – молодая и здоровая, а чувствую себя полной развалиной.
Поскольку чувство вины было одним из краеугольных камней моей жизни, оно быстро захватило управление моей жизнью в свои руки. Не помогала ни папина поддержка, ни здравый смысл: меня засасывало, словно в трясину.
Единственным, кто успешно боролся с моими демонами, был Николай Алексеевич. Он назначил мне другие лекарства, из-за которых недели полторы я чувствовала себя настоящим овощем. Потом стало полегче: я всё понимала, но мало на что реагировала, – но зато и не винила себя ни в чём.
Через полгода дедушки не стало. До семьдесят седьмого дня рождения он не дожил месяца.