Каждый раз, приближаясь к её дому, я начинала волноваться, и каждый раз, увидев её фигуру у двери, волнение отступало. С утренних объятий прабабушки, а не с маминого голоса над ухом, – вот с чего начинался мой день.
На кухне меня всегда ждал завтрак – прабабушка как-то умудрялась из одних и тех же продуктов готовить множество разных блюд – и большая чашка. В начале завтрака она всегда была пустой, но когда прабабушка убеждалась, что я почти всё съела, начинала варить какао. Затем она – а позже уже и я сама – осторожно несла эту огромную горячую чашку в комнату. Мне долгое время казалось, что запах напитка должен тянуться вслед зримым шлейфом, и я каждый раз надеялась его увидеть. При этом я никогда не видела, чтобы прабабушка добавляла в напиток что-либо, но у какао был привкус зефира и яркий аромат корицы. Иногда мне даже казалось, что ей пахнет вся квартира, но это ощущение быстро проходило.
В большой комнате, за исключением перерывов на обед и ужин, проходил весь мой день.
Когда я была совсем маленькой, я играла с принесёнными из дома игрушками, а после обеда и сна наступало время сказок. Это была лучшая часть дня, и я всегда ждала её с нетерпением.
В первое время прабабушка рассказывала совсем детские сказки, которые, наверное, читали всем детям, а потом начались истории поинтереснее.
5.
Когда мне исполнилось пять, мой распорядок дня изменился: время на игры сократилось, их место заняла учёба. Прабабушка не была учителем, но объясняла всё очень добросовестно и, главное, терпеливо.
Я довольно быстро научилась читать, и она позволила мне самой брать книги со сказками. Я чувствовала себя посвящённой в какую-то большую тайну – и это нравилось мне ничуть не меньше, чем читать. Однако намного больше я любила, когда читала или рассказала она. Её истории, непохожие ни на что, были самыми волшебными – несмотря на то, что в них не было ни фей, ни роскошных балов, ни говорящих предметов.
Единственное, что омрачало мою радость от такой жизни, – необходимость возвращаться из мира фантазий домой. По неизвестной мне причине ночевать у прабабушки было нельзя. Как бы мама ни задерживалась на работе, она всегда забирала меня.
Ни мои слёзы, ни обещания быть послушной, ни просьбы эффекта не имели. К моему огорчению, не поддерживала меня и прабабушка. Несколько раз повторив, что это невозможно, она начала делать вид, что не слышит моих просьб.
Постепенно я смирилась: в любом случае идти после школы к прабабушке хотелось намного больше, чем домой. Но осталось ещё кое-что, что я так и не смогла понять: мне было запрещено оставлять что-либо у прабабушки, как нельзя было и брать что-нибудь домой. Это было ужасно обидно! У неё было столько книг, которые я хотела бы почитать перед сном, но она была непреклонна. Каждый вечер мама спрашивала, не забыла ли я что-нибудь и не прихватила ли с собой. Попытки выяснить причину столь странного запрета провалились: мама тут же меняла тему разговора, давая понять, что ответа я не дождусь.
Первое время я безоговорочно слушалась её, однако, когда я подросла, во мне пробудилось детское упрямство. О том, чтобы незаметно утащить книгу, не могло быть и речи: все они стояли в стеллаже на виду и прабабушка всегда знала, что я читаю сейчас. Тогда я решила утащить чайную ложку.
6.
О своём плане я рассказала Даше и Тане – моим лучшим подружкам. Им это показалось забавной, но бесполезной шалостью, и особой поддержки я тогда не получила. Впрочем, неудивительно: к тому моменту мы почти перестали разговаривать по душам и делиться секретами. И дело было вовсе не в каких-то разногласиях.
Мы подружились сразу же, как пошли в школу: одинаковые пеналы сразу стали символом единства. А сколько радости было, когда оказалось, что и в художественной школе мы учимся вместе! Но радость была недолгой.
В начале второго полугодия нам дали задание нарисовать семейное дерево и рассказать о родственниках. Как назло, оба вечера родители приходили домой так поздно, что я уже спала. Хотя у меня и было подозрение, что с заданием они бы не помогли, спросить их я всё равно хотела. Увы!..