3.
Психотерапевт выслушал и мой пересказ дневников, и странный сон.
– Одного не пойму, – повторив врачу слова прадедушки, сказала я, – при чём тут мама? Куда её отпустить, если она и раньше-то никогда не была рядом!
– Ты буквально воспринимаешь эту фразу. А ведь подсознание – это не то чтобы не книга – это даже не слова в ней. Хотя тебе в каком-то смысле повезло: видимо, из-за того, что эти образы всегда с тобой, они сложились в весьма конкретную форму.
– Если эта конкретная форма – неконкретная, то что это всё значит? Я запуталась.
О том, что мне ещё и стыдно за своё непонимание, я умолчала. Впрочем, Александр Олегович наверняка уже насмотрелся на безмозглых людей – чем я хуже-то?
– Ты живёшь трагедией своей матери. Она не проработала эту травму – и ты унаследовала её в полной мере, ещё и сверху добавила. Отношения Елизаветы с родителями и бабушкой с дедушкой – это её история, она здесь главная героиня. Но так получилось, что на месте этой героини оказалась ты. И в силу трагического стечения обстоятельств ты приняла на себя не только эту роль, но и обязательства, связанные с ней.
Звучало довольно логично и понятно. Почему я сама никогда об этом не думала?
– То есть если я выйду из роли, перестану смотреть на мир глазами тринадцатилетней Лизы, то вся эта история меня отпустит?
– Не отпустит: это всё-таки история твоей семьи. Но ты перестанешь страдать из-за событий прошлого, которые для тебя пока что – настоящее. А для этого надо, как ты верно отметила, выйти из роли.
Ну хоть в каком-то направлении я мыслю верно и здраво, аллилуйя!
Мы решили начать работать в этом направлении, но все эти карточки, странные вопросы и задания почему-то быстро переросли в бесконечное самокопание. В этот раз терапия приносила мне не облегчение, а пустоту. Мне начало казаться, что я теряю себя. Останется ли вообще что-то от моей личности, когда это всё закончится? Всё чаще мне казалось, что нет.
4.
Вскоре я оказалась в тупике, потому что начала отчаянно хвататься за всё, что связывало меня с семьёй, а этим всем была драма мамы и прабабушки.
Кошмары повторялись всё чаще, а из-за их бредовости я просыпалась совершенно без сил. В таких снах я часто видела прабабушку, которая сжимала в руках злополучную ложку, – а потом вдруг уменьшалась. Уменьшалась до тех пор, пока не оказывалась в ложке. Тогда чья-то рука подхватывала её, высыпала в чашку с какао и заливала кипящим молоком. Или она просто падала, но не в чашку, а в ущелье, которое из раза в раз оказывалось мамиными ладонями, которыми она пыталась раздавить Искру. А если мне снилась я, то это всегда был сон о том, как я брожу по лесу, где у деревьев нет ни коры, ни корней, поэтому, когда начиналась песчаная буря, они начинали падать на меня. В какой-то момент до меня дошло, что буря не из песка, а из корицы, и от этого стало только хуже: её запах стал мерещиться мне повсюду.
Сеансы превратились в какое-то изощрённое состязание: психотерапевт пытался выманить моих демонов наружу, а я изо всех сил защищала их и пыталась загримировать под людей.
Эта борьба длилась уже два месяца, когда однажды, выйдя из кабинета обессиленной и злой, я решила прогуляться вместо того, чтобы по привычке ехать домой. Вечером мы с папой договорились встретиться, и мне хотелось успокоиться к этому времени.
Ноги сами принесли меня на набережную. В воде отражались пожелтевшие листья, отчего вода казалась огромным рулоном упаковочной бумаги. Я замерла, ловя ассоциацию. Точно, конверт с ключом!
Я совсем забыла и про него, и про враньё папе. Ну хоть отвезти в НИИ все дедушкины бумаги не забыла – и хорошо, а то с этой терапией вообще сложно что-то планировать, слишком много времени и сил уходит на борьбу. Борьбу всех со всеми.
Мысли об утомляющих беседах снова одолели меня. Как мне всё это надоело! Уже не хотелось ни спасать, ни спасаться. Я была готова на всё, лишь бы меня оставили в покое. В покое… Я снова залипла на бумажные волны, и, казалось, сама вода шептала мне: «Ну ты же знаешь, как можно всё исправить! Как можно избавиться от всех переживаний и боли прошлого!..»
Пора было признать: мысль добраться до прадедушкиных книг и вызвать демона стала казаться мне всё более и более правильной. Пожалуй, даже больше – единственно верной.