Я вспомнила, как в больницу пришёл дедушка. Как в моей жизни, как у любого нормального ребёнка, появился дедушка. Мы с ним гуляли, играли и смеялись – и в этом, как оказалось, не было ничего постыдного!
А как изменился папа после того, как мама уехала в Швецию? Он же перестал быть безмолвной тенью и стал тем папой, каких я видела только в фильмах!
Готова ли я потерять всё это? Готова ли я сама уничтожить эту память?!
Я почувствовала, как по щекам побежали слёзы. Горькие детские слёзы, они обжигали меня и были готовы вот-вот упасть на книгу. Но любовь и трепет к книгам, сопровождавшие меня с детства, заставили резко захлопнуть том, чтобы капли не попали на страницу.
Захлопнув её, я поняла, что больше не хочу открывать. Я поняла, что для меня очень важно обретение семьи, ведь оно так изменило меня!
Да, это было больно и остаётся таким. Да, семейная тайна оказалась страшной. Но потерять то хорошее, что пришло вместе с болью, я не могу себе позволить – это бы обесценило все страдания и страхи, весь тот путь, что я прошла с врачами. Разве я могу позволить себе потерять это и свести к нулю все свои победы?
Когда я поняла, насколько глупой и сиюминутной оказалось мысль вызвать демона и чего я могла лишиться, не прислушайся хорошенько к себе… Пусть не из-за минутной слабости, а из-за застоя в изнуряющей психотерапии! И ведь я знаю, что она занимает годы – а расклеилась после нескольких месяцев! Когда я поняла это, у меня распрямились плечи, а лёгкие будто стали вбирать больше воздуха. Больше, чем обычно.
7.
Я встала, вытерла слёзы и положила книги в ячейку. Я поняла, что едва не сделала самую главную ошибку в своей жизни, а всё, что было до этого, ошибками не было!
Это не было тем, что сломало бы мою жизнь и жизнь папы. Всё можно исправить, я готова! Надо только работать…
Мама не захотела, а я буду. Мама уехала из России, думая, что оставит здесь свою травму. Может быть, она даже думала, что я с ней разберусь, но нет.
Я внезапно осознала, что её травма, её проблемы будут поджидать её и рано или поздно настигнут, а мне нужно работать только со своими. Я наконец-то поняла, о чём говорил психотерапевт: я поняла, что значит проживание её роли.
Я почти сформулировала, что спрошу у него завтра, когда услышала бодрые шаги за спиной.
– С этими книжками очень странная история! Они вроде как есть в базе, но как-то непонятно отмечены. Скорее всего, когда данные переносили на новый сервер, они как-то повредились. Надо делать заявку компьютерщикам. А вам срочно нужно эти книги?
– Нет, – сказала я. – Мне они вообще не нужны. Мне было достаточно узнать, что они сохранились. Я вижу, что они в хорошем состоянии, и не хочу их забирать. Простите, что гоняла вас туда-сюда! Надо было сразу сообразить, что раз я совершенно ничего в этом не понимаю, то и сделать с ними сейчас ничего не смогу. Если можно, пусть они пока останутся в этой ячейке. Я изучила ещё не все документы, оставшиеся от прадедушки – возможно, он оставил какие-то распоряжения на этот счёт.
И я не врала: распоряжения он оставил.
Попрощавшись с Марией Петровной и Василием Дмитриевичем, я вышла из института и свернула к набережной. Серые волны плавно покачивались, одобрительно кивая. Я замахнулась и швырнула ключ в реку. Замах, как всегда, вышел жалким, но цели своей я достигла: ключ плюхнул и ушёл на дно. Вот теперь я точно сделала всё как нужно.
Тут я услышала, что меня зовут. Папа! Обернувшись, я увидела, что он стоит неподалёку.
И тут я поняла, что всё это время он знал. Знал, что я соврала про ключ. Как-то узнал, что я была в институте, и понял, что я хотела сделать. Мне стало очень стыдно: ведь если бы всё пошло иначе, я бы сейчас его не узнала! Я бросилась к папе на шею и разрыдалась.
Он не пытался меня успокоить, а ждал, когда я закончу плакать. Но слёзы никак не кончались, будто я плакала не только за себя, но и за маму, и за бабушку – плакала за всю свою семью. Мне казалось, что за всю жизнь я не плакала столько, сколько за эти полчаса.
Когда я наконец успокоилась, мне было так легко и светло! У меня было ощущение, что я очистилась и обновилась. Не было тяжести, как от слёз после ссоры, или тяжести, как от стыда или от обиды. Боже мой, как легко, я даже не знала, что так бывает!