Двое стояли у входа и явно раздумывали, куда бы рвануть.
- Не советую! – спокойно произнес, выходя из тени, - а теперь быстро и по существу. Кто и как?
- Всё случайно, - заговорил заика номер один, сразу поняв о чем я, - случайно… она сама.. не хотела.. а мы… а она.. случайно.
Он уже чуть ли не рыдал, все также огромными глазами таращась в темноту. Там, где снова стоял я.
А вот второй молчал, и в глазах его не было и капли раскаянья. Не видел я его там. Только страх. Сложил руки на груди.
- Ну? – кивнул второму.
Тот пожал плечами:
- Я тут не причем. Ну, померла старуха, - у меня дернулся глаз, - от страха дернулась, оступилась и на те, упала и стукнулась башкой. Я то тут причем, - пожал плечами, словно жизнь для него не стоит и цента.
- Всё? – тихо выговорил, почти шепча, усмиряя в себе бушующее нечто, - все, что хотел сказать мне?
- Ну, а что еще то? – он растянул свои тонкие бледные губы в усмешке. Стало противно. До дрожи.
Он явно не понимал, что только что подписал себе приговор. Зато это знал я.
- Обратно вернется только один, второй пойдет со мной. Решайте, - ухмыльнулся.
Непонимание читалось в глазах обоих, но до второго дошло быстрее. Он прищурился на мгновение, а затем выдал лениво:
- Это всё он! Ему приглянулся китель, а она отдавать его никак не хотела! Он, видишь, даже напялил его, а я говорил тебе, - он повернулся к своему подельнику. Тот в ужасе смотрел на него.
- Ты!? О чем ты говоришь? Как ты можешь..
- Не отпирайся, - все также лениво пропел смертник.
- Достаточно, - обрубил я и достал телефон из кармана своей кожанки. Набрав номер, быстро произнес:
- Забирайте. Клиент готов.
Буквально через несколько мгновений рядом послышался вой сирены, и на парковку влетела машина с мигалками. Быстро же они, однако.
Из машины вылезли двое. Оба были мне знакомы. Один толстяк с усами на пол-лица, другой – серый и совсем неприметный. Именно с ними я и говорил .
- Как договаривались, - толкнул парня в кителе им в руки, но в последний миг придержал, - А вот это не твое!
Сдернул китель покойного мужа матушки Айвы и отвернулся.
- А я? могу идти? – на мгновение в мыслях вернувшись в прошлое, совсем забыл о том, что стою не один.
- Мечтай, - отрезал, а сам повернулся к уходящим служителям порядка. – парни, - окликнул, - заберите, - и кинул им одолженный мобильный, - мне больше не пригодится.
Те кивнули и тут же забыли обо мне, садясь в машину и срываясь с места. Неважно, что ты помог им. Неважно, что хватило бы банального «спасибо». Неважно, что парня посадят, по сути, за их же недосмотр.
В этой жизни всё неважно.
- А теперь ты, - побледневший парень сглотнул. Видимо, мой вид и, правда, не предвещал ничего хорошего.
Дом матушки Айвы, словно замер, вне времени и пространства.
- Твой друг сядет. Ты его сдал, - говорил привязанному к стулу парню посреди комнаты, - а ты думал, что останешься безнаказанным? – холодно усмехнулся, - мой урок ты запомнишь на всю свою жизнь. Если она у тебя будет, - присел на корточки, приблизив свое лицо к нему, - я ведь знаю, что это ты. Знаю. Ты ее толкнул. Не твой друг.
- Я.., - он начал говорить, а я тут же приложил палец ко рту, - тссс.. время для разговоров прошло. У тебя была возможность.
Ужас в его глазах не забуду никогда, когда, выпрямившись, взял в руки канистру с бензином и начал ее разбрызгивать. Не рядом с ним, а в передней комнате. Закончив, вернулся к парню.
- Я не ухожу, не оставив после себя подарок. А жить здесь больше не смогу, благодаря вам.
Он ничего не ответил, да и не смог бы. Клейкая лента не давала такой возможности.
Закинув свой потрепанный рюкзак за плечи, шагнул на дорогу, уводящую прочь из этого места. Я не оглядывался. Итак знал, что за спиной поднималось пламя над местом, некогда бывшим мне домом на краткий отрезок моей жизни.
И я не стал палачом на этот раз. Нет. Веревки на парне были подрезаны в нескольких местах – несколько его телодвижений и он на свободе. Однако, этот урок он не забудет никогда. А на улице его будет поджидать знакомая машина с мигалками.
За всё в этой жизни надо платить.
И вот сейчас почти замерзая, я тоже платил. Только, если в первый раз за жадность расплатился, за желание снова почувствовать что-то человеческое, то второй раз, как раз, за то, что почувствовал это что-то человеческое. Жалость. Вот как звался мой приговор.