Понимая, как тяжело будет Хейдону сопровождать тело Винсента, она нашла в себе силы спокойно заметить:
— Уверена, что Винсент оценил бы твою заботу о нем.
Хейдон горько усмехнулся.
— Сомневаюсь. Винсент презирал меня, имея на это полное право. — Он отвернулся от камина. — Я убил его, Женевьева, также, как если бы сам нажал этот чертов курок.
— Это неправда, и ты не должен так говорить и так думать. — Стремление помочь Хейдону пересилило собственные душевные муки Женевьевы. — Винсент месяцами, если не годами, мучительно желал убить тебя, но не смог этого сделать. Он понял, что ты не чудовище, каким он тебя воображал.
— И вместо этого он убил себя, — жестко закончил Хейдон, — потому что я разрушил его жизнь.
— Ты нанес ему тяжелую рану, зачав ребенка, которого Винсент считал своим, — кивнула Женевьева, — Но ты не заставлял его поступать так, как он поступил. Винсент по своей воле воздвиг стену между собой и Эммалайн. Возможно, тогда он считал, что у него нет иного выбора, но это было не так. Мы не всегда можем управлять событиями, происходящими с нами, но можем по-разному относиться к ним. — Ее голос смягчился. — Винсент тяжело переживал известие, что Эммалайн не его дочь, но никто не вынуждал его отталкивать девочку от себя. Это был его выбор, последствия которого оказались невыносимыми v для Эммалайн, и для самого Винсента.
Хейдон покачал головой.
— Если бы я не произвел ее на свет…
— Если бы ты этого не сделал, Винсент, возможно, никогда не узнал бы той безмерной любви, которую он испытывал к Эммалайн первые пять лет и продолжал испытывать потом, что бы он ни говорил, — прервала его Женевьева. — Кассандра могла бы забеременеть от другого любовника и сказала бы Винсенту, что это его ребенок. Бесполезно размышлять о том, что могло бы произойти, Хейдон. Все делают свой выбор. И сами отвечают за это. Не бери на себя вины Винсента. Когда родился Джейми и его мать умерла, я гневалась на бога за его появление, потому что тоже должна была выбирать — взять на себя ответственность за ребенка или закрыть глаза и отойти прочь.
— Но ты ведь не отошла, Женевьева.
— Нет, не отошла. И все, что произошло в моей жизни с тех пор, было неразрывно связано со сделанным мною в тот день выбором. Это пробудило во мне сострадание к брошенным детям, влачащим жалкое существование на задворках нашего общества. Это подарило мне моих детей, а также Оливера, Юнис и Дорин, которые стали моей семьей и наполнили мою жизнь радостью. И наконец, — ее голос дрогнул, — это подарило мне тебя…
Женевьева внезапно умолкла. Ей не хотелось, чтобы Хейдон знал, как много он для нее значит. Зачем говорить об этом, тем более сейчас, когда он собирается ее покинуть? Она могла вынести почти все, но только не его жалость.
Хейдон удивленно смотрел на нее. Женевьева отвернулась, чтобы не встречаться с ним взглядом. Только что она горячо доказывала ему, что не следует тащить на себе вечный груз вины, а сейчас мгновенно утратила всю уверенность и растерялась, как маленькая девочка.
Двумя шагами преодолев разделяющее их расстояние, Хейдон наклонился, осторожно взял Женевьеву за подбородок и приподнял ее лицо. В глазах девушки застыла мука, разрывающая ему сердце. Робким движением она прижала его руку к своей груди! По щекам ее текли слезы, блестя, как бриллианты.
Хейдон чувствовал, как сердце Женевьевы бьется о его ладонь, и внезапно все понял. Женевьева не осуждала его за прошлое, как не осуждала своих детей за ту жизнь, которую они вели, прежде чем попасть к ней в дом. Она верила, что он не был испорчен до конца, поэтому помогла ему бежать из тюрьмы и рисковала всем, спасая его от гибели и приняв в свою семью. Но вовсе не из жалости она отдалась ему, разделив с ним минуты страсти, каких он не знал ни с одной другой женщиной.
Женевьева любила его.
Бурная радость охватила Хейдона. Целительный свет любви уничтожил свинцовые тени прошлого.
— Я люблю тебя, Женевьева, — с трудом вымолвил он. — Люблю больше жизни. Я полюбил тебя в тот момент, когда мы впервые встретились в тюремной камере, и с каждым днем любил все сильнее. Если ты позволишь мне, я проведу остаток жизни, окружив тебя моей любовью.
Женевьева молча смотрела на него, словно не веря своим ушам.
— Я буду беречь наших детей, — продолжал Хейдон, стараясь убедить ее, что никогда не повторит того, что сделал с Эммалайн. — И с радостью приму любых других детей: тех, что ты приведешь из тюрьмы или с улицы, и тех, что станут плодами нашей любви.
— Но… ведь ты — маркиз, — неуверенно произнесла она, все еще не отпуская его руку.
— Надеюсь, ты не считаешь это недостатком.
— Ты мог бы сделать гораздо более выгодную партию, — продолжала Женевьева.
— Польщен, что ты так думаешь. Должен ли я понимать, что ты ответила «да» ?
Она печально покачала головой.
— Ты не хочешь жениться на мне. Тебе это только кажется, потому что ты долго был вдали от дома. Мы не принадлежим к обществу, в котором ты живешь. Твои родственники и друзья никогда не примут нас, как не приняли те, кто раньше с радостью приглашал меня в свои дома как гостью и как равную им. — Женевьева медленно убрала его руку, все еще прижатую к ее груди. — Я не смогу вынести, если тебя будут презирать из-за меня и моих детей.
— Тогда я откажусь от этого чертова титула! — свирепо заявил Хейдон. — Я продам свое поместье и дом в Инвернессе. Нашим детям не придется ехать туда и становиться предметом досужих сплетен. Меня не волнуют ни титул, ни состояние, ни то, что люди думают обо мне или моей жене. Для меня важно лишь то, чтобы мы были одной семьей. Выходи за меня замуж, Женевьева, и позволь мне любить тебя до конца дней! — Он откинул шелковистую прядь волос с ее лица, задев рукой серебряную капельку невысохшей слезы.
Женевьева смотрела на него, закусив дрожащую губу. Отблески пламени играли на лице Хейдона. В его глазах светилась твердая решимость человека, привыкшего добиваться своего. Но в них был и страх. Душа его словно истекала кровью, теряя силы, в ожидании ее ответа.
Внезапно Женевьева поняла, что никогда не позволит ему уйти.
Она выдохнула долгожданное «да!» и, обняв Хейдона, прижалась губами к его рту, чувствуя, как бурная радость прогоняет прочь все страхи, наполняя ее новой силой.
— Пожалуй, я выйду за вас, лорд Рэдмонд, — весело добавила Женевьева чуть позже, давая понять, что вовсе не принуждает его отказываться от титула и родственников с целью завоевать ее руку.
Жадно целуя Женевьеву, Хейдон вытащил шпильки из ее роскошных волос, любуясь их шелковыми волнами и игравшими на них абрикосовыми отблесками пламени.
— Учитывая твою склонность спасать беззащитных детей, — усмехнулся он, — и то огромное количество времени, которое я намерен посвятить доказательствам моей любви, я опасаюсь, что у нас будет чересчур большая семья.
— К счастью, я обожаю большие семьи, — ответила Женевьева. — В твоем доме хватит места нам всем?
— Пока хватит. А если нам станет тесно, мы всегда можем присмотреть дом побольше.
— И сколько же там спален?
— Восемнадцать. — Хейдон засмеялся, видя, как ее глаза расширились от удивления. — Тридцать четыре, если считать помещения для прислуги. Думаешь, мы сумеем их заполнить?
— Во всяком случае, я постараюсь. — Она притянула его к себе. — Но мне потребуется ваша помощь, милорд.
— Как пожелаешь, любовь моя, — улыбнулся Хейдон. — Я навеки твой узник.
Он снова поцеловал ее, чувствуя, как бьются в унисон их сердца и исчезают тени прошлого в янтарных бликах пламени.