Время от времени Мошкин чуть поворачивал голову назад, как бы оценивая душевное состояние босса, а затем снова начинал смотреть в окно. Наконец помощник депутата не выдержал.
— Прости дураку, что нарушаю ход великих дум, но… — Санчо откашлялся в кулак. — Мог бы и посоветоваться, прежде чем мальчишку отдавать неизвестно кому.
Признавать допущенную ошибку вслух и тем самым ставить себя в глупое положение Лавриков не собирался. Одно дело — думать об этом и заниматься самоедством наедине с самим собой, и совсем другое — произносить себе приговор при свидетелях. Федор Павлович демонстративно отвернулся к окну и выпустил на улицу тонкую струйку дыма.
— Известно кому, — проворчал он в ответ. — Ваня его знает. И не против был.
— Ваню легко обдурить, — живо откликнулся Санчо, разворачиваясь к собеседнику уже всем корпусом и водружая двойной мясистый подбородок на спинку кресла.
— Но не меня, — не сдавался Лавр.
— Да ладно!.. — злобно хмыкнул Александр и для пущей убедительности махнул рукой. — Чем дальше, тем наивней.
— Кто?
— Кое-кто в пальто.
В иной ситуации Федор Павлович, безусловно, вспылил бы и отчитал соратника по полной программе за ничем не прикрытое хамство. Тем более кроме них двоих в салоне «Волги» находился еще и водитель. А тут такой подрыв авторитета. Но сегодня Лаврикову было почти безразлично, что подумают о нем окружающие, и в частности — Николай. Помимо беспокойства за судьбу Кирсанова-младшего, так опрометчиво отданного Лавром в руки постороннего и, возможно, потенциально опасного человека, в его душе бродили и другие непонятные чувства. Чувства, которые, как думал сам Федор Павлович, навсегда уснули в его душе. Безвозвратно. А вот выходит, что нет. И связано это было с Ольгой Кирсановой.
— Еще упреков не хватало в старческом маразме! — со вздохом вымолвил Лавриков.
— Упрекать будет Клава, — парировал Мошкин. — И действительно, не тебя.
Вот, оказывается, чего больше всего опасался Александр. Знал, шельмец, что влетит ему теперь от госпожи Розгиной по первое число. Влетит так, что мало не покажется. Вот и старался он сейчас покруче наехать на Лаврикова. Из кожи вон лез. Надеялся, что в кульминационный момент разборок с Клавдией Федор Павлович, тяготясь чувством вины, возьмет всю ответственность за случившееся на себя. А ведь так и будет справедливо по большому счету. В чем Мошкин-то виноват?
— Отстань, Санчо. И помолчи хоть иногда. — После очередной ленивой затяжки Лавр выбросил сигарету в окно, и та, стукнувшись о тротуар, высекла целый каскад искр. — Шоумен какой-то, честное слово. Мне с тобой препираться по любому поводу надоело до чертиков. Ни шагу без комментариев сделать не могу.
Бдительный во всех отношениях Мошкин, глаза которого до этого застилала пелена негодования, вдруг почувствовал, что шеф сегодня не такой, как обычно. И изменился он уже после посещения клиники. Неужели та, неприятная беседа с инспектором так подействовала на него? Вряд ли.
— А что случилось? — прямо спросил Александр.
— Ничего, — устало бросил народный избранник.
— Я же вижу! С тобой что-то случилось, а я не знаю характер случившегося.
— Много знаний — много печали, — философски заметил Лавриков и предпринял попытку улыбнуться. Не получилось.
— Но ведь случилось? — Санчо невозможно было унять, если он уже завелся.
— Скажи лучше, чем случайность отличается от закономерности? — вместо ответа, поинтересовался Федор Павлович.
— Прямо так сразу? — Собеседник растерялся от столь неожиданного поворота беседы.
— Прямо… Не знаешь? Тогда, говоря по-русски, заткнись до прибытия на рабочее место, — грубо посоветовал ему Лавриков.
— Хамить, депутат Лавриков, на трибуне будете, — обиженно пробурчал Александр едва ли не себе под нос. — А не ближайшему другу и соратнику. И на рабочем месте я с вами разговаривать не намерен! Я с вами вообще не разговариваю! Нигде! В знак протеста! И все тут!..
Он снова отвернулся к лобовому стеклу, и громкое шмыганье носом едва не оглушило сидящего рядом водителя. Зато подобное поведение Мошкина и его последняя тирада немного развеселили Лаврикова.
— Хорошо-то как… — протянул он. — Еще голодовку бы объявил, и — прелесть, а не помощник…
Санчо никак не отреагировал на эту колкость. «Волга» стремительно неслась по широкой улице в направлении здания Государственной думы.