Этот, казалось бы, вполне логичный вопрос удивил Мошкина. Он даже остановился на полпути к дивану и удивленно вскинул брови. Дескать, как странно, что еще не все в этом здании знакомы с ним.
— Санчо я. — Александр склонил голову в едва заметном поклоне. — Первый помощник недавно доизбранного депутата Лаврикова.
— А, тогда понятна манера поведения… — презрительно скривился Кекшиев.
— Ну их к шуту, манеры, — небрежно взмахнул рукой Санчо. — Лучше сразу договоримся — без манер, подходов и прочих танцев живота.
— О чем?
Настроение Геннадия Цереновича в корне изменилось. Шок от неожиданного нападения уже прошел, собеседник и тот, чьи интересы он представляет, были известны, а следовательно, Кекшиев имел полное право вернуться к привычному для него снисходительно-насмешливому тону. Никакой растерянности, никакого внутреннего дискомфорта. Напротив, высокопоставленный слуга народа был предельно уверен в себе и произносимых словах.
— Сядьте. — Санчо все-таки продефилировал к дивану, но сам опускаться на него не спешил, радушным жестом хозяина указав на место для отдыха чиновнику.
— У меня — две минуты. — Кекшиев нахмурился и демонстративно постучал согнутым пальцем по циферблату наручных часов. — Ждут в верхней палате.
— Хватит одной, — заверил собеседника Мошкин. — А там — хоть в палату лордов…
Завороженный таким решительным натиском, Кекшиев все же шагнул к дивану и сел. Положительно, помощник Лаврикова вел себя странно и нестандартно. Общаться подобным образом в этих стенах было не принято. Но Геннадий Церенович разумно пришел к выводу, что ничего страшного не случится, если он просто выслушает наглого типа. Так или иначе, в чиновнике проснулось чисто человеческое любопытство. В недоумении он приподнял подбородок и взглянул на продолжавшего находиться в вертикальном положении Александра.
— Ну? — поторопил его с разъяснениями Кекшиев.
Санчо наконец плюхнулся рядом. После этого он вновь шокировал чиновника — тем, что по-приятельски обнял его за плечи. Простодушно так, без экивоков. Склонившись к самому уху собеседника, Александр горячо и доверительно зашептал:
— Геннадий Церенович, в Екатеринбурге-ибн-Свердловске Хомута повязали. Такая вот незадача. — Он причмокнул языком, рассчитывая тем самым придать весомость собственным словам. — Хомут — гнида гнидой, конечно, но уважаемый человек, владелец заводов, газет, пароходов. Сколько бы вы хотели получить за его — Хомута в смысле — подписку о невыезде?
На устах Санчо играла обезоруживающая улыбка. Его вид свидетельствовал о том, что тема разговорчика в общем-то плевая и долго рассусоливать не имеет никакого смысла. Порешали вопросы и разошлись. У каждого ведь еще куча неотложных дел. А тут какой-то Хомут! Подумаешь!
Но Кекшиев с ним не согласился. Глаза чиновника вспыхнули от негодования, и он предпринял решительную попытку подняться на ноги.
— Да вы…
Санчо не дал ему ни закончить начатую фразу, ни подняться с дивана. Тяжелая рука Александра удержала Геннадия Цереновича в сидячем положении. Улыбка все так же освещала его круглое лицо.
— Сумма должна учитывать накладные расходы полностью, включая всю, так сказать, вертикаль, со всеми ниточками и веревочками, за которые надо подергать, чтобы больная бабушка открыла дверь Красной Шапочке, — продолжил он начатые увещевания.
Кекшиев озадаченно покачал головой.
— Вы — либо сумасшедший, либо провокатор, — без тени сомнения резюмировал он.
— Дежурные слова. — Санчо поморщился. — Но ведь лучше же сразу, по существу. Не впервой ведь, господин Кекшиев.
Геннадий Церенович слегка отклонился назад, сбросил со своего плеча руку Мошкина и, брезгливо одернув модный пиджак, стремительно встал. Вслед за ним поднялся с дивана и Санчо. Мужчины напряженно ощупывали взглядами лица друг друга.
— Если здесь появляются такие помощники… — сказал бывший сотрудник прокуратуры. — Куда мы идем?
Укол не достиг своей цели. Александр остался невозмутим так же, как прежде.
— Вы вроде бы домой собирались, — напомнил он Геннадию Цереновичу. — Дома посчитаете цифры спокойно, прикинете.
Кекшиев закипел.
— Я буду говорить лично с Лавриковым! — жестко произнес он, повышая голос на одну тональность. — Завтра же! Такое безобразие нельзя спускать!
— Да при чем здесь Лавриков? — продолжал придуриваться Мошкин, все больше и больше входя в роль. — Он — тьфу. Кто такой Лавриков, между нами говоря? Миф!.. К вам совсем большие люди через него обращаются. Я понимаю, делать это надо более тонко и дипломатично. Только зачем? — Приклеенная к пухлым губам Александра широкая улыбочка выглядела уже совсем дебильной. Но его это обстоятельство и не беспокоило. — Тем более — диван точно без «жучков». Договорились?