Больше он не добавил ничего. Впрочем, уличный продавец литературы ни о чем его больше и не спрашивал. Прижимая к телу локтем раздавленную «бьюиком» книгу, Кирсанов торопливо пересек проезжую часть и устремился к проезду МХАТа, откуда и пришел несколько минут назад. Букинист с какой-то затаенной тревогой следил за этим шествием мальчика.
— А говорит, Кинга не читал… — негромко произнес он, обращаясь к самому себе. — Сплошной ведь ужастик…
— Сволочь!
Столь коротеньким по форме и глубоким по содержанию словцом Лавриков выразил все свои мысли, накопившиеся в голове за последние пять минут. В полном молчании он и Санчо покинули рабочий кабинет депутата Государственной думы и также, не беспокоя друг друга излишним трепом, проследовали к лифтовым кабинам. И только тут Федор Павлович дал волю обуревавшим его негативным эмоциям.
— Кто? — обиженно покосился на шефа Мошкин, полагая, что таким образом Лавр охарактеризовал именно его. Ведь рядом больше никого не было.
— Кекшиев, — ответил депутат, отвечая скорее своим внутренним мыслям, нежели на вопрос Александра.
Мошкин равнодушно пожал плечами. Ему ли этого было не знать.
— Ты знал, куда шел, — резонно заметил он.
Федор Павлович нажал кнопку вызова лифта и выудил из кармана носовой платок. Промокнул им сначала лоб, затем шею. Погода сегодня была до безобразия тяжелой и душной. Втайне Лавр мечтал о походе на речку неподалеку от своей дачи. Куда с большим удовольствием он окунулся бы сейчас в ее прохладные родниковые воды, чем с утра до вечера бродить по нескончаемым коридорам административного здания. Он переложил папку с документами под левый локоть.
— Я бы хотел встретиться к кем-нибудь из нашей верхушки, — сообщил Лавр соратнику. — А то прислали Ессентуки — как шестерку к шестерке. Отбояриться надо бы…
Санчо оглянулся по сторонам. На этаже не было ни одной живой души, но административное помещение уже само по себе вызывало в нем чувство чрезмерной подозрительности. Мошкин неодобрительно покосился на Лаврикова и молча, как баран, помотал головой из стороны в сторону. Смысл этого странного жеста не дошел до сознания Федора Павловича, и он удивленно вскинул брови. Дескать, говори нормально, по-человечески. Нечего из себя пантомимиста корчить. Санчо тяжело вздохнул.
— Лавр, давай обсудим это вне ушастых государственных стен, — шепотом поведал свои соображения помощник.
— Нечего и обсуждать, — живо откликнулся Лавриков. — Просто организуй встречу в ближайшее время. И от паранойи подлечись.
Его слова задели Александра за живое.
— В первую очередь доктор нужен не мне… — хмуро пробормотал он, намереваясь вступить с Лавром в очередную полемику насчет душевного состояния последнего.
Однако наметившаяся дискуссия была в корне пресечена мелодичной трелью мобильного телефона. По звукам, напоминающим итальянскую оперу, на которые только сегодня утром Санчо заменил прежний сигнал аппарата, мужчины догадались, в чьем конкретно кармане звучит настойчивое требование выйти на связь.
Мошкин выудил трубку и приложил ее к уху.
— Санчо… — отрапортовался он и тут же нервно сглотнул, узнав собеседника. Вернее, собеседницу. — Все вроде в порядке. В больнице шороху навели. Пацана Лавр на кладбище отпустил и — домой… — Мошкин машинально отодвинул трубку подальше от уха, верно оценив последовавшую реакцию. — Да не кричи ты с ходу, Клав! У мальчонки завтра какие-то финансовые дела… Откуда я знаю — какие? Я не финансист, зачем мне вникать?..
Двери лифта гостеприимно разъехались в стороны, и Лавр первым шагнул в просторную светлую кабину. Вслед за ним устремился и Санчо, не прекращая телефонных переговоров с любимой женщиной.
— Да с каким-то партнером отцовским, не знаю… — бурчал он, стараясь не повышать голоса и тем самым не провоцировать нового скандала со стороны Клавдии. — Не могу передать трубку. — Мошкин зыркнул в сторону Лаврикова. — Во-первых, на грубость нарвешься…
— Это безусловно, — тут же поддакнул Федор Павлович с глумливой усмешкой на устах.
— Во-вторых, сигнал сейчас прервется, я в лифт вхожу бронированный, — продолжил Александр. — Нет, пока не домой. У нас… э-э… фракционное совещание независимых. Целую нежно, до вечера.
Он поспешно выключил телефон, убрал его обратно в карман и молча замер рядом с Лавром, ожидая закрытия бронированных дверей лифта. Федор Павлович ехидно хихикнул: