Остановившись на последней красной черточке — бывшей спицей в ноге, — Норт начинает подниматься выше: колени, бедра, и еще, пока я не начинаю метаться по кровати под его губами.
— Прекрати это, — умоляю на выдохе в очередной раз. — Я больше не могу.
Я не уверена в том, что именно не могу. Выносить эти тягучие ласки или терпеть унижение. Потому что все, что сейчас делает Норт, — доказывает мне, насколько я была неправа, якобы променяв его на Стефана. А мне доказательства ни к чему. Даже сам Стефан сказал, что я не хочу с ним близости. Он единственный из нас вел себя совершенно логично.
— Не жалей себя, Тиффани, я прекрасно знаю, что ты на самом деле можешь.
И это действительно пытка, потому что когда Норт заканчивает с прелюдией, я готова умереть за оргазм. И так и будет, если я не получу его в ближайшее время и Норт не оставит меня в покое.
— Норт, я тебя хочу. Тебя! Слышишь?
Я опрокидываю его на спину (впрочем, он не возражает) и сажусь сверху, а потом тяну к себе. Мы оказываемся лицом к лицу. В этот момент я победно думаю, что наказание-то выходит так себе: с таким уровнем интимности, когда на двоих остается одно дыхание, это просто невозможно. Мы уязвимы в равной степени. И эта мысль мгновенно сводит с ума. И я запрокидываю голову, не в силах сдержать стоны, прижимаясь к животу Норта все теснее с каждым движением.
Сжимающий мой живот спазм такой силы, что я кричу во весь голос, бьюсь в руках Норта в агонии и кусаю его в плечо, ожидая, когда окончательно стихнут эти сумасшедшие волны. И только когда Норт отпускает меня, позволяя без сил растянуться на кровати, понимаю, что он не собирался делить со мной экстаз.
Все же наказание. По-настоящему быть со мной он больше не хочет.
— Что теперь будет? — спрашиваю я, окончательно растрепанная этим ураганом.
— Девочка, а что изменилось? — Интонации Норта таковы, что я недоверчиво поворачиваю голову, чтобы обнаружить: мне не почудилось. Он действительно как будто ждал этого разговора, прокручивал его в мозгу, планировал. Как бы задеть побольнее. — Ты лгала мне, по ночам бегая к моему брату. Но мне даже этого не хватило, чтобы держаться от тебя подальше.
Да, меня этот факт тоже настораживает. Но я даже сейчас готова выть от обиды на Норта, который, оказывается, был моим всем, но не взял чертову трубку, позволив мне почти умереть, то ли имея, то ли нет в то же самое время Мэри. Вот что запечатлелось в моей памяти, не подпуская близко к Норту Фейрстаху.
— Я не бегала к твоему брату ночами! Уж во всяком случае не за тем, на что ты намекаешь. И не ври, что разницы нет.
— Ты не помнишь, за чем к нему бегала, — резонно подмечает Норт.
А я не знаю, что думать обо всем этом, потому что в данный момент мне просто безумно больно. Разве мне могло бы быть так больно, если бы я была такой мразью, которой меня считает Норт?
— Когда на мой телефон упало то ваше с ним фото, я хотел сесть в машину и переехать вас обоих. Он ведь все знал о нас. Несколько месяцев надо мной насмехался из-за тебя, а потом вдруг резко перестал. Я никак не мог понять почему, мой мозг просто отказывался верить в подобное извращение! Если бы не пришла Мэри, я бы искал вас по всему Бостону. И, вероятно, уже мотал бы срок.
— Но пришла Мэри, ты решил отомстить по-другому, переспав с ней. Что и делал, пока твой телефон разрывался от моих звонков. И я пролетела три этажа. По-моему, отличная вышла месть.
Это становится новой красной тряпкой, потому что в следующее мгновение, Норт молниеносно перекатывается на кровати и нависает надо мной.
— Думаешь, мне просто чуть-чуть досадно, Тиффани? Да? Тогда как тебе это: узнав, что с тобой случилось сразу после этого гребаного звонка, несмотря ни на что я чувствовал, будто мне кишки выпустили. Пока ждал, когда врачи вынесут вердикт, выживешь ли ты, я чуть не разнес по щепкам все это место, а потом поехал к брату. Я хотел вытрясти из него все до последней подробности, но этот кусок дерьма был вообще невменяемый. Когда я ему врезал, он попросил еще. Единственное, что я вынес из этого крайне содержательного визита: что он виноват. А остальное, буквально все, что он нес кроме извинений, являлось полной обкуренной ахинеей.
Потом, прекрасная моя, ты впала в кому, и твоя мать настояла на том, чтобы тебя перевезли из Бостона к дому поближе — ведь накладно к тебе в такую даль мотаться. Врачи в ужасе твердили, что она не в себе, но эта ужасная женщина уперлась рогом. И я не мог не то что вмешаться — я даже информацию о твоем состоянии узнавал через подкупленных врачей. Я ехал за скорой помощью, на которой тебя перевозили, до самого вашего гребаного пригорода и местной больнички на дюжину коек. Каждую секунду ждал, что машина остановится, потому что что-то случилось.