— Простите, ваше преосвященство, — повинился стражник, который привязывал. — Мы сделаем как надо… Вы только скажите, как?
— Руки сведите вместе и вон на тот крюк, что повыше прицепите… чтоб вверх потянулась и на цыпочки встала. А ноги, наоборот, раздвиньте... — успокоился святоша. — А хотите — на карачки поставьте, только чтобы ее поза крестное знамение не напоминала... Девка должна призрение вызывать… или похоть, но только не сочувствие, как сейчас. Гляньте сами, великомученица Варвара да и только. Тьфу ты, прости меня Господи.
Священник перекрестился и ушел, а стражники полезли на камин, придавать моему телу бесстыжего вида. И я не могла ничего со всем этим поделать, несмотря на неимоверное желание немедленно закончить эту идиотскую, сумасшедшую игру и вернуться домой.
Suam quisque potestatem habet ut tollat crucem eius [лат., — У каждого свой крест]
* * *
Не знаю какую цель преследовал бургомистр или священник. Чего желали больше — унизить меня или опозорить, но у них ничего не получилось. Нет, я не сбежала и не стала невидимой, но входящие в трапезную залу глазели на меня только пока шли к своему месту. После этого их взгляды так надежно прикипали к кувшинам, бутылкам, подносам и мискам, что никто, даже вскользь, в сторону камина больше не глядел. Горожане жрали, пили, отрыгивали проглоченное под стол, толкающимся там псам, и снова продолжали жрать. Пока не валились на пол в свою же блевотину. А если у кого из достойных мужчин и возникали иные потребности, помимо насыщения, то под рукой всегда имелась разбитная подружка, готовая сопроводить распалившегося самца до ближайшего сеновала. Если кавалер был в состоянии туда дойти и оплатить прогулку.
Так что глядя на эту вакханалию чревоугодия, я довольно скоро перестала чувствовать себя неловко, зато все сильнее стали болеть вытянутые руки, плечи, спина и напряженные лодыжки. Стараясь угодить его преосвященству, стражники так подтянули меня вверх, что приходилось либо висеть всем телом на запястьях, либо опираться на кончики пальцев. Хорошо, что я с детства занимаюсь танцами и могу так часами стоять. А еще лучше, что это не мое тело. Не уверенна, что смогла бы выдержать столько после перелома. Хотя, доктор говорил, что в местах срастания кости даже прочнее становятся. Шутил, наверно…
— Женя! Женя… Надеюсь, ты все же меня слышишь.
Голос профессора прозвучат так отчетливо и громко, что я непроизвольно завертела головой, ожидая увидеть его где-то рядом. Но, увы, следующие слова развеяли надежду.
— Женечка, ты только не волнуйся. Мы пока не понимаем, что происходит, но непременно что-нибудь придумаем. Ты, главное, помни — что бы с тобой не происходило, все это лишь в воображении. А сама ты лежишь на кушетке у меня на даче. Таисия Степановна все время рядом. Доктор тоже. Он говорит, что все показатели в норме. Только энцефалограмма показывает повышенную возбудимость мозга, но это нормально при компьютерных играх.
Профессор помолчал немного, потом вздохнул и продолжил.
— Женечка, я надеюсь, ты меня слышишь. Все будет хорошо. Мы вытащим тебя оттуда. Держись, милая, и ничего не бойся. Все будет хорошо.
Голос постепенно затухал, словно Михал Иваныч продолжал говорить, стоя на подножке отъезжающего автомобиля. А потом и вовсе пропал, в сопровождении характерного щелчка, отключившегося микрофона.
Интересно, это профессор сам выключился, или его выключило та сила, что теперь и меня заперла в игровом мире?
«Успокоил, называется... Да уж, сейчас мне совсем хорошо стало. Ничего не бойся, значит? Расслабься и получай удовольствие? А тело, значит, в целости и сохранности на даче лежит. Чтоб вас там всех…»
Пожелания семь казней Египетских на голову профессора, его супруги и доктора, из-за которого все случилось так и остались не высказанными. Ибо им там, в реальном мире, явно ничего не грозило, а вот здесь обо мне, похоже, снова вспомнили. И явно не для того, чтобы произвести приятное впечатление и извиниться.
Священник и бургомистр какое-то время смотрели на меня, потом толстяк неопределенно хмыкнул и похлопал себя по бедрам.