- Что вы, что вы, вы мне практически как сын, помню вас с пеленок. Ну ка, обернитесь, дайте старику наглядеться на вас.
Я рассмеялся. И послушно выполнил просьбу моего друга.
- А ты возмужал, похорошел, а я говорил твоему батюшке, что надобно тебе военное дело привить, вон как изменился, а он все - не дело, не дело.
Я улыбнулся и отогнул ворот комзола, показывая свои шрамы.
- Еще лучше. Раньше вы были как все смазливые графы, а теперь как выдержанное вино – уникальны и особенны.
- Было бы для кого. – грустно выдохнул я, и лицо Эммы вновь пронеслось перед взором. – А что госпожа? Как она? Кто к ней заезжает в гости? Какие новости?
Оскар подозрительно прищурился и после недолгого размышления ответил.
- Да зачастил тут к ней один маркиз, словно щенок увивается. Подарками одаривает, украшениями задабривает, замуж звал.
Я сжал кулаки так сильно, что ногтями порезал кожу и отвернулся, чтобы не выдать своих чувств.
- Ваша светлость, я, малость приукрасил. Это сосед ваш, за сыром ездит, ничего их с госпожой не связывает, но если вы не поторопитесь, то так и будет, уведут у вас жену, вот правду говорю, уведут.
Вот же хитрый лис! Проверять меня вздумал. Но я и не хотел скрывать, что люблю жену, только она меня не простит; о чем с ним и поделился.
- Да как же, ваша светлость! Не простит, скажите тоже. Бедняжечка, она так горько убивалась, ночами рыдала, когда ваш друг сообщил, что вы на войну отправились. А когда письмо от лекаря пришло, так и места себе не находила, всех подняла, чтобы лекарство вам найти. А вы говорите – не простит. Простила, и давно. Но главное, любит вас госпожа, не вру, любит и мается из-за этого. А ведь столько выгодных партий отвергла, всем отказала, даже маркиз сватался.
- Она была замужем!
- Не обманывайтесь, граф, ей достаточно обратиться к лекарю, чтобы брак расторгли. А она не сделала, еще и поместье ваше разоренное подняла, и сыроварню открыла, а сейчас вот винодельню планирует, как у батюшки.
Я несказанно удивился. Никогда не подумал, что Эмма на такое способна. Сыроварня, как в столице, мыслимо ли! А вот в остальном Оскар прав, может и впрямь, не все потеряно и стоит побороться?
Пока я размышлял и спорил сам с собой, Оскар наскоро побросал мои вещи в сундук, дал какие-то распоряжения на кухне, и вернулся ко мне.
- Алекс, дружочек, одумайся… Ну какая женщина столько ждать будет, верность хранить, да любит она тебя тугодума этакого, ЛЮБИТ!
И тут вырвалось та обида, что я тщательно пытался спрятать последние два года.
- Если любила, разве не послала бы мне письма, хотя бы одного?! Не приехала бы ко мне, пока заживо гнил, чтобы просто поддержать и обнять? Но нет, ни разу, ни одного раза!!! Какая-то служанка и та оказалась сердобольнее - промывала мне раны, обтирала потное тело, выносила нечистоты, а я нуждался лишь в одном ее взгляде, одном ласковом слове!
Оскар с грустью потупил взгляд.
- Кстати о служанке, ты не знаешь Клариту – дочь управляющего? Она сказала, что она из моего бывшего поместья.
Сэр Троннас отрицательно помотал головой.
- Молодая такая, хрупкая, словно тростинка, и голос такой мелодичной, а еще … сиренью пахнет.
И тут мой друг оживился.
- Кларитой, говорите, кличут?
Я подтвердил.
- А зачем она вам?
- Отблагодарить хочу, она столько хорошего для меня сделала. Ухаживала за мной в лазарете, на ноги поставила, заставила жизнь полюбить, но главное – ждала меня. Письма душевные писала. Можно сказать, что ради ее и писем и выжил, не сгинул там. Я даже жениться решился на ней, как развод аннулирую. Но Эмму увидел, и понял, что не смогу подарить благородной Кларите свою любовь. Мое сердце занято. А жить со мной без любви – не хочу мучить ни ее, ни себя.
Выслушав, Оскар загадочно улыбнулся.
- А вы с Эммой говорили, или только смотреть изволили?
- Говорил. Покаялся, прощение попросил, обещал прошение подать, да рука не поднимается.
- А жена что сказала?
И только тут до меня дошло, что я так много всего наговорил Эмме, а ведь ответ ее не выслушал, более того, ушел, поцеловав руки на прощание, и все. Вот же бездна!!!
- Значит, не разговаривали. – старик потер в предвкушении руки. – и как она выглядит, Эмма наша, изменилась?
- Краше стала. Такая же милая, нежная, словно бутон розы, и хрупкая, словно тростинка.
Тростинка?! И тут мои мысли завертелись с невиданной быстротой. Я вспоминал детали – спрятанное лицо за маской, ее случайно выбившийся локон белых волос, ее описание поместья, ведь сад виден только из господских покоев, а это значит, что Кларита – никакая не служанка, это была моя жена, моя дорогая Эмма, а я ее не узнал.