– Дарина, – строго сказал отец, – ты выйдешь за него замуж. И точка.
– Папа! – кипела я. – Ты веком не ошибся?! Сейчас девушки не выходят замуж по воле отца! Сейчас выходят по любви и взаимному согласию.
– А ты – выйдешь, – с нажимом произнёс отец, выделяя слово «выйдешь». – К тому, он порядочный парень, офицер, сын уважаемых интеллигентных людей и давно любит тебя.
– Твой порядочный парень что – педофил? Как давно он любит меня? Мне только девятнадцать!
Вначале моей тирады папа поморщился и бросил на меня взгляд из серии «чтоб я таких слов от тебя не слышал!», но потом – смягчился:
– Два года. С тех пор как увидел тебя на выпускном.
– На выпускном?! Он что – то же со мной в школе учился?
Поморщила лоб, силясь вспомнить какого-нибудь Тихомирова из параллели.
– Нет, она уже давно не школьник, просто заезжал тогда за двоюродной сестрой.
– И сколько же лет этому не-школьнику? – спросила я, холодея.
– Тридцать один.
Мне поплохело, и я неуклюже плюхнулась на стул.
Вот это папа называет – не искалечить жизнь?
Смотрю на отца в упор, сверлю взглядом.
– Да, – без тени сомнения говорит он, – мой вариант значит «не искалечить». Дарина, – голос отца наполняет нежно, он сжимает мамину руку, как бы призывая её в свидетели, – я очень люблю тебя. И, поверь, никогда бы не отдал тебя мужчине, который искалечил бы тебе жизнь. Но в порядочности Кирилла и его чувствах к тебе я уверен.
– Ах, так! – вспыхиваю я. – Ну вот и выходи за него сам!
Мать откладывает журнал и поднимается из кресла:
– Ты как с отцом разговариваешь?! – её идеальные брови сходятся к переносице.
Мама, несмотря на свои пятьдесят пять, по-прежнему тонкая, стройная, подтянутая. Иной молодой фору даст. И хотя она невысокого роста (этим я – в неё пошла), особенно на фоне высокого и широкоплечего отца, сейчас выглядит величаво и грозно, как богиня.
Отвожу взгляд и сглатываю колючий комок (я люблю смотреть на родителей, когда они вместе – как символ мужчины и женщины, созданных друг для друга). Мне не хочется грубить маме, у неё сердце, ей нельзя нервничать, но…
Я сражаюсь за свою свободу и право выбора.
Поэтому тоже гордо вскидываю голову, вскакиваю со стула и говорю:
– Разговариваю, как считаю правильным. А вы тут форменный тоталитаризм развели! Никакой свободы воли!
– Доченька, Дарюшка, – тут же смягчается мама (не умеет она долго быть строгой, слишком нежная и мягкая, поэтому и мужа себе выбрала, за которым – как за каменной стеной), – мы же добра тебе хотим.
– Добра! – кричу я. – Выпихивая замуж за человека, который старше меня на двенадцать лет!
– Ничего, – поправляет мама, – Стёпа, – любящий взгляд на папу, – старше меня на десять лет. И ничего, прожили душа в душу.
У меня на глаза наворачиваются злые слёзы – как они не понимают?! как они могут лишать меня того, что было у них самих?!
– Мама! Вы же поженились по любви! Ты же сама говорила! – достаю последний и самый важный аргумент.
Взаимная любовь – то, что удерживает вместе маму с папой вот уже тридцать пять лет. То, что позволяет им светиться, когда они просто находятся рядом друг с другом. На моей памяти они даже не ссорились ни разу.
Взаимная любовь – то, о чём я так мечтала для себя, любуясь родителями всю свою сознательную жизнь.
Мама улыбается:
– Ты тоже полюбишь Кирилла. Твой отец прав – он очень хороший мальчик.
Ага, а вернее дядя в тридцать с хвостиком!
– Похоже, вы знаете об этом Кирилле больше, чем я! А замуж мне выходить предлагаете!
– Познакомитесь, – обнадёживает отец, – не завтра же в ЗАГС.
– А когда? – вырывается у меня.
– В эту субботу.
И тогда я впервые ругаюсь при родителях. Потому что цензурных слов у меня не хватает.
Сначала родители смотрят на меня шокировано, потом мама хватается за сердце (я давлю в себе порыв кинуться к ней), да и не успеваю, потому что отец, бережно усадив её в кресло и прошептав в волосы: «Держись, Марусенька, я сейчас!», подлетает ко мне, хватает под руку и тащит в мою комнату.
По пути нам попадаются наши управляющий, Игорь Викентьевич (ну да, у нас ведь не дом, а целая усадьба) и главная горничная, Нина Дмитриевна. Они взволновано интересуются, что случилось?
– Она, – отец встряхивает меня, как куклу, а я смотрю на него зло, – под домашним арестом. Чтобы никто не смел выпускать!
Игорь Викентьевич и Нина Дмитриевна козыряют ему:
– Так точно, Степан Михайлович! Будет сделано!
Предатели!
Отец же буквально зашвыривает меня в комнату, закрывает дверь и запирает её на ключ!