– Что всполошились? – услышал он снизу девичий голос.
– Риита? Ты ли? – сорвалось у него с губ, и он, объятый вспыхнувшей вдруг надеждой на повторение волшебства давешней ночи, рванулся и… надежда на этот раз обманула его. У сеновала стояла Хилка.
– Приснилось что? – приглушенным голосом спросила девушка. – Давеча ты меня Хилкой звал. Руку дай, к тебе забраться хочу. Озябла уже.
На Хилке были белая, почти без вышивки, рубаха да теплый платок на плечах. Мирко молча подал руку и втащил ее наверх. Она поспешно зарылась в сено – греться. Он смотрел на нее вопросительно и несколько неприязненно.
– Что, змеюка потревожила? – как ни в чем не бывало продолжала Хилка. – Ты не опасайся, то не гадюка. У Виипуненов всегда ужи в подполе жили – они там за жабами гоняются и за мышами. А где ужи…
– Там гадюк нет, – закончил за нее мякша. – Знаю. Пошто пришла?.. Да и как же Юкка тебя пустил? – спросил он хрипло – спросонья горло было сухим.
– А я из горницы на чердак, а оттуда через створку и вниз спустилась. Тиина спит, я тихо. А что ты так недоволен? Обидела чем?
– Да нет, – смутился Мирко. – Просто… – Он поймал себя мысли, что, несмотря на то, что знал, это Хилка здесь рядом, а отнюдь не Риита, ему захотелось почувствовать ее совсем рядом, а именно в своих объятиях. И ему не было стыдно: девушка опять была столь похожа на Рииту, что он даже не мог осознать, где же разница.
– Просто подумал, верно: вчера по одному в колодец прыгать собралась, а нынче уж ко проезжему на сеновал? Так ли? – Она засмеялась нервно, повела рукой – и тот же, что и у Рииты, Мирко увидел сплетенный из бисера обруч! Точно такой же!
– Скажи, Хилка, – не обратил он внимания на ее смех. – Нет ли у тебя бус зеленых? Чтобы вовсе зеленые, круглые, без крапинок всяких. Ну, такого цвета, что трава по травеню-месяцу?
– Есть, а ты почем знаешь? – пришел черед дивиться Хилке. – Зачем тебе?
– Да так, – снова смутился мякша. – У сестры моей такие были. Есть, вернее.
– У Рииты? – с видом тонкого понимания поинтересовалась Хилка.
– А? Да, у Рииты, – неуверенно произнес Мирко, и тут же, не позволяя ей вставить слова, продолжил: – Ничего такого я не думал. Да только что ж ты вот так, ночью? Нешто завтра я куда денусь? Я ж не вдруг в дорогу соберусь, да и не отпустят просто так.
– Ты-то не денешься. Я вот… – Она помолчала. – Со мной не все ладно. А словом перемолвиться надобно. Да так, чтобы наедине, а не с Виипуненами у калитки.
Мякша тут же догадался, что речь пойдет именно о том, почему это на сходе заблажила Неждана, почему Ристо всего так перекосило, почему вообще на сходе пришлось мусолить намеренную ложь, потянувшую за собой другую. Он взял девушку за руку – рука была горячая, сухая и напряженная.
– Сказывай, – проговорил он. – Только я разве чем могу помочь, если беда какая?
– Никто здесь помочь не может, – ответила она. – Все распри меж родами боятся. А из рода, сам знаешь, не вдруг выйдешь. Это не к колдуньему озеру пройтись. Ты, Мирко, на Антеро похож. Нет, не лицом – ты думаешь похоже. И говоришь.
– Ага, – само слетело с губ словечко, и он сам себе поразился: две ночи назад точно так же начинал каждую свою речь Антеро.
– Вот видишь, – засмеялась Хилка и слабо пожала руку Мирко. – У него с «ага» всякое слово начиналось. – Ничего я у тебя не попрошу, совета даже. Совет ты уж мне дал. Что там через год случится, гадать пользы нет. Как у калитки порешили, так и сделаем – с тем жить буду. Тебе просто сказать хочу, какая жизнь тут, в Сааримяки. С виду – пригоже, а внутрь глянешь – иное и гнило.
– Везде так, – утешил ее Мирко. – У нас в Холминках то ж, если не хуже. Потому и не понятно мне, зачем Антеро на север ушел. Я вот оттуда подался. Старики говорят…
– Вот и у нас говорят: раньше не было такого. Не знаю, раньше меня на свете не было, не видела. Что теперь скажу.
– Надо ли? – возразил Мирко. – Я завтра уйду. Здесь, может, и образуется все, а я думать буду всякое. Голова-то не заболит, а худое думать буду.
– Не печалься. Одними думами ничего не сделаешь. Тут без тебя случится, кому худа натворить. Так вот, – она перевела дух, – с того начну, как с Антеро получилось. До прошлой весны мы друг друга как и не знали. А потом, как праздник был, весну провожали, он подошел ко мне и говорит, – так подошел, что рядом никого не было, видно, всю дорогу минутку выгадывал. И говорит, значит: «Видела когда-нибудь, как поутру на болоте сохатые с островин выходят?» – «Нет, говорю». – «А как ночью синие огоньки от человека убегают?» – «То ж, говорю». – «Ну а как цветы болотные распускаются, сабельник, к примеру, хоть и не время еще?» – «Нет», – отвечаю. «Тогда идем завтра, я тебе покажу. Хочешь ли?» Я и согласилась, сама уж не знаю почему. Так и пошло, как у всех бывает. Одно удивительно было: на второй раз он меня к колдуньему озеру повел да и сказал: «Вот здесь я тебя, как в первый раз, увидел». – «Сейчас?» – спрашиваю. «Да нет, – говорит, – намедни». – «Это как же? – спрашиваю. – Разве мы до того, как ты меня сохатых смотреть водил, вместе сюда ходили?» – «А то», – отвечает. Я посмеялась тогда, говорю: «Чудной ты, Антеро, какой. Может, это тебе пригрезилось?» Он поглядел тогда как-то особенно, потом ладонью по глазам провел и отвечает: «Может, и так». – «Тогда расскажи, – говорю, – какая я была». – «Ладно, – говорит, – расскажу, – вздохнул так. – Я, – говорит, – с болота возвращался, запозднился. Темени еще не было, а звезды уже показались. Что ж, думаю, и ночью дойду, леса знакомые. На озеро вышел, смотрю – на другом берегу ты. Вот, думаю, диво: как это ты в таком месте очутилась да в такой час. Да и к чему? Махнул я тебе рукой, крикнул. Ты увидела, ответила что-то, я озеро обошел, подошел». – «Во что ж я одета была», – спрашиваю. «Да, – говорит, – в рубаху такую вот, черевики, понева белая с красным по синему, венчик твой серебряный. А еще обруч был, из бисера плетеный на левой руке. Ныне, – говорит, – не вижу. Где ж он?» А у меня и не было такого никогда. Я его давай про узор спрашивать, а он взял веточку да тут же на песке и начертил. Я после такой сплела.
– Что ж еще он рассказывал? – спросил Мирко. В голове у него начала наконец складываться дикая, необычайная, но связная картина всего, что было в последние два дня, что случилось раньше и, возможно, если Хилка доскажет, что делать дальше.
– Вот и он тогда точно так на меня смотрел, – сказала меж тем девушка. Она приблизила к нему свое лицо, заглянула прямо в глаза. – Одинаково.
– На меня тоже так смотрели, как ты сейчас, – ответил Мирко. – А теперь и не знаю, где опять такие глаза найти. Ты хоть знаешь, куда Антеро ушел, где искать. А я вот не знаю. – Он отвел взгляд, посмотрев на небо. Гвоздь-звезда, водящая вкруг себя прочие, светила бело и ярко. Не много, знать, убытка принес тот лепесток, что сорвал-таки для Луны сын небесного хозяина. – Ладно, ты досказывай.
– Да вот и все, наверно. – Хилка высвободила свою руку из руки Мирко – не выдернула, а так, чтобы сесть по-иному. – Антеро про то говорить больше не любил. А тогда он еще сказал, что говорили мы с ним «в первый раз» про травы, да болота, да малый народ, что на островах болотных живет. Мы-то, конечно, про все это после говорили, потом. А тогда он с кем говорил? Да и говорил ли? Или то сон был, или наваждение? Только все одно к лучшему оно было. Мы тогда условились, что будет со мной по лесам гулять, по болотам, показывать все. А еще он мне… ей… мне бусину давал смотреть. А я ему знак, который на бусине золотом стоит, показала.
– На валуне старом, что на поляне стоит, у самого леса, – проговорил Мирко. Ему хотелось выть на эти красивые звезды.
– И ты видел? – прошептала Хилка. – А он мне говорил, что знак тот тогда появился, а потом, сколь он туда ни ходил, более его не видел. Значит, не привиделось то ему?
– Может быть, – ответил Мирко. – А может, это и мне видение было. Я бы только из того видения и не возвращался.
– А я бы попасть туда хотела, хоть на миг, – мечтательно сказала девушка. – Как же это? Выходит, вам двоим одно видится? А меня ты там не видел?