Разговор быстро сошёл на нет. Обещание дано, а долго болтать по межгороду для тети непозволительная роскошь. Вдобавок ко всем положительным качествам, тётя была малость скупа той особой бережливостью человека, выросшего и прожившего всю жизнь в деревне. И никакие высылаемые ей сыновьями деньги ничего не могли с этим поделать. Тетя просто физически не могла начать их тратить. Жадничала, но жила в относительном достатке. Когда я у нее была в последний раз? Лет семь назад, если ни десять. Заездом вместе с роднёй навещала милые с детства места необъятного Пермского края. Тёплый бревенчатый пятистенок без лишних изысков. Добротная банька. Хлев, в котором доживала свой безмерно длинный по коровьему исчислению век, бодучая дрянная корова Зорька. Всю свою жизнь эта милая с виду скотина в перерывах между дойкой и пастьбой гоняла детвору по окрестностям. Догнав, она делала страшную пакость. Сначала рогом аккуратно роняла свою добычу, настолько метко и точно подцепив за край одежды рогом, что даже синяка не оставалось ни разу. А потом лезла языком по карманам искать лакомства. В ход шли все детские припасы. Кусочек сахара, сухарик, леденец, сушка. Всю исслюнявит, всё выскребет и уйдет горделивой походкой в светлую даль на поиски следующей жертвы, на прощанье махнув хвостом прямо по тебе. Билет до славного города Пермь нашёлся сразу. Один. И стоил он неимоверно дорого. Но тётя, моё порывистое обещание, данное под наплывом неимоверной жалости к себе любимой! Жаба душила меня в цепких объятьях до последнего клика мыши и ещё немного позже! А и пусть! Развеюсь, отдохну, всё забуду и стану дальше наслаждаться жизнью в полной мере, только для себя. Представлю, что это швейцарские Альпы. Холмы-то там были, вроде. Бревенчатый коттедж и лес во всю ширь необъятных просторов. Вернусь человеком, а не унылой кикиморой. И потом, там зима настоящая, колкая, звонкая, переливающаяся снегами, инеем на окне, льдом озера и реки. А не вот это вот всё: не то снег, не то дождь и чавкает в сапогах дорогой, итальянской, между прочим, кожи. И никаких детей, никаких витрин. Вообще ничего такого. Деревня небольшая, людей мало, до станции, дай бог памяти, километров пять, если не семь. И снега кругом. Лес мощной стеной, заячьи следы на нём спозаранку. Настоящая печь, тёплый плед, овечья шкура, банька опять же. Лыжи там были. Возьму ноутбук и буду сначала кататься на лыжах, а потом смотреть сериалы, наслаждаясь острой свежестью зимнего воздуха, что ворвётся в притвор чуть приоткрытой двери, тесня уют и тепло старого крепко дома. Хочу! И будет! Решено. Наутро, чуть развеялась хмарь, я уже топталась под плотно закрытой дверью моей незабвенной начальницы, чтоб ей пусто было, Марии Викторовны. Она посочувствовала моему диагнозу деланно искренне. Она имела сына-балбеса, моего одногодка, что работал в соседнем отделе. Скажем прямо, упорно тянул лямку офисного заключённого ровно с понедельника по пятницу. Начальница была уверена, что детей хотят все. Но искренне рада, что декретные мне не светят не то что скоро, а вообще никогда, так же, как и декретный отпуск. На радостях, но сказав, что из сочувствия, она сразу же отпустила меня с работы до самого конца праздников. Вот и чудно!
Глава 3
Побегав по магазинам, я купила себе классную европейскую куртку, которая обещала выдержать мороз аж до минус сорока, шикарные тёплые ботинки к ней из супернового материала, что выдержит вообще любой мороз. Правда, низкие какие-то, ну и ладно. И дутые штаны как у кавалериста со старых гравюр, такие же широкие сверху. Ещё пару тёплых шапок ядовитого цвета и перчатки для мороза разной степени коварства. Вышло дорого, но мне себя надо начинать любить, ценить и уважать. Подумала, вернулась и докупила лыжные ботинки. Хотя, в кладовой у тёти их, должно быть, валялось пар двадцать разного размера и достоинства. Тётя, вообще, никогда ничего не выкидывает и всё содержит в порядке. Вот я и в самолёте. Разгон, и мы в небе. Пленительное волшебство взлёта, отрыва от земли, невзгод и проблем. А впереди встреча с тётей, посиделки у теплой печи на целый вечер перед её отъездом. Варенье и соления из летних запасов. Картошка, что томилась в печи в чугунке с мясом всю ночь на углях. Ещё можно сделать шашлык. И ни в чём себе не отказывать. Лишние калории уйдут на прогулках по заснеженным просторам родного таёжного края. А хозяйство, за которым она просит приглядеть? Ну что там такого может быть? Три курицы да кошка. Уж зерна курочке я насыпать точно сумею. Так даже ещё и лучше, если в магазине или у местных раздобыть к домашним деревенским яйцам кусочек солёного бекона с прожилками мяса, то яичницы мне на печи обеспечены просто чудные. Скворчащая сковородка с двумя, нет, всё же тремя круглыми, как солнце, желтками. Сказка. Пермский край, я уже лечу тебе навстречу. Аэропорт Перми встретил объятиями жгучего холода. Это с непривычки, скоро адаптируюсь, и всё пойдёт на лад. Я умная, я поехала к тёте сразу в полном новеньком комплекте спортивной морозостойкой одежды. Но итальянская куртка отчего-то не грела так, как должна. Странно. Мороз остро обжигал щеки. Ноги в ботинках пока не мёрзли. Горнолыжные перчатки тоже спасали положение. Ну а дутые брюки - вообще песня. Теперь, главное, успеть добраться в родные некогда пенаты до темноты. Тут всё просто. До центра города на автобусе, потом на электричку и пешком от станции через лес по хорошо знакомой с детства дороге. Что там идти? Быстрым шагом примерно час, ну, может, чуть больше. А судя по непривычному морозцу, пойду я действительно быстро. А и хорошо, что так, скорее привыкну и смогу сполна насладиться настоящей русской зимой. Вышла на родной с самого детства станции. Впереди сверкает разноцветными огнями поселок, тёмным зимним вечером он и вовсе кажется немного ненастоящим. Как новогодний шар. Перевернёшь, и снежинки полетят. За посёлком стеной возвышается зимний, по-вечернему тёмный лес. Пахнет свежестью и немного хвоей. Наконец-то я дома! Холодно. Брр! Телефон тёти бодро рапортует, что она вне зоны действия сети. Чтоб этой связи! Не случилось ли чего? Быстро нашла колею знакомой дороги. Шагаю бодро, мороз колет щёки. Надела капюшон, затянула все резиночки, клапаны чёртовой куртки. Спасает мало. Через километр добавила сверху шарф. Посёлок у станции остался сзади. Путь дальше тёмный, идёт через лес к деревеньке, прибавляю шагу. В небе всё ярче разгораются звёзды, Вот уже и фонарей посёлка не видно вдали за спиной. Дорога ветвится на перекрёстках. Точно помню маршрут. Ориентируюсь по просветам между крон деревьев чёрного почти ночного уже леса. Рюкзак будто прибавил вес. Становится страшно, вдруг волки, или кто ещё нападёт. Дорога всё так же пустынна. Хорошо, что тут проехал трактор, хоть снег разгрёб. Прибавляю шагу ещё. Куртка внезапно стала тёплой, шарф снят и кое-как заткнут в карман. Не врут итальянцы, до минус сорока она держит тепло точно. Главное, только идти пошустрее. Сзади раздался вой. Жесть! Волки? А я тут одна. Ускорилась, почти бегу. А ведь жарко и даже очень. Лес всё темней, в небе одиноко светит луна. До деревни,наверное, ещё километр, а может все два. Последняя развилка пройдена. Вторая дорога уходит к старой деревне, там давненько никто не жил. Вой стих ещё километра два назад, неужели идут по моему следу молча? Прибавим ещё, обидно будет тут погибать, да и тётка расстроится. Хотя мне уже явно дела до этого не будет. Вон околица, светит фонарь. Фух. В деревню же не войдут волки, наверное? Отсюда с бугра вижу дом прадеда под фонарём. Крепкий, приземистый, он напоминает сказочный пряник. Очень красиво! Снег в жёлтом свете кружится крупными хлопьями. Я почти дома, меня там ждут в преддверии Нового года. Скорей бы уже добежать! Старый забор, калитка из детства, дорожка к дому расчищена, как асфальт. Всё такое родное, такое доброе. Вон и тётя меня ждёт у окна. Машу ей рукой, открываю калитку, домой, скорее домой! Я снова дома! И всё тут точно так же, как было в моём детстве. Только потолок сеней вроде стал ниже, да дверь уже. В нос ударил терпкий запах старого чистого деревенского дома, старого дерева, картошки, опилок, родных сеней. А вот и тётя открыла внутреннюю дверь. Бросаюсь ей на шею. Тётя у меня высокая, сильная, крепкая женщина. Сибирячка. Стать так и видна, только коса стала седой, да в уголках глаз веер морщинок. А так она всё та же, что гоняла меня метлой. Шарль Из подслушанного мигрантом телефонного разговора молодого дорого одетого мужчины, сидевшего в кафе парижского аэропорта. - Да, дедушка. Да, я чту традиции семьи и даже три раза в год появляюсь в фамильном замке на Рождество, Пасху и твой день рождения, как ты помнишь. Безусловно, я очень рад, что ты нашёл тот старинный документ нашего древнего предка. Он, несомненно, прольёт свет на многое... Хорошо, не очень-то и древнего. Есть подревнее...Нет, что ты, я вовсе не тебя имел в виду...Да, я в Париже, только вернулся и скоро поеду домой... К себе домой, на квартиру... Как не поеду? Куда я должен лететь?...Я тебя слушаю... Причём здесь документ двухсотлетней давности. Какое это вообще имеет отношение ко мне? ... Нет, я не пререкаюсь. Ни в коем случае. Ты представляешь, сколько детей тогда умирало? Может, это вообще последствия сифил