Нина подняла наконец глаза.
— И что же случилось с ней, с этой любовью?
Гордон задумался, зная теперь, что Нина боится не меньше его.
Любовь захватила его, это чувство было одновременно устрашающим и бодрящим, заставило его испытать такой душевный подъем, какого он не помнил уже много лет. И эта женщина, которую Гордон, как ему казалось, понимал, хотя теперь он думал, что, пожалуй, и нет, приняла его любовь. Все это было окутано покровом тайны, отчего становилось еще прекрасней, еще восхитительней. После долгих лет супружеской верности, когда его внутренняя жизнь была такой же простой, открытой и такой же бесцветной, как и та часть жизни, которая проходила на виду у всех, Гордону нравилось иметь свою тайну и это ощущение возбуждало его еще больше.
Но теперь, когда тайна была раскрыта, все остальное тоже должно закончиться. Ведь как бы то ни было, теперь их личные дела вот-вот станут достоянием всех.
— Я по-прежнему люблю тебя, — беспомощно произнес Гордон.
Это было правдой. Гордон понимал, что это крайне неосмотрительно и вряд ли возможно, но ему хотелось сохранить отношения с Ниной. Даже сейчас, после всего, что произошло, как прекрасно было бы протянуть руку, расстегнуть одеяние Нины и обнажить белоснежную, покрытую веснушками кожу ее плеч.
Гордон облизал губы.
— Но я женат, и отвечаю не только за себя. Я думаю, ты понимаешь это, Нина?
— Понимаю что — что жену надо защищать любой ценой?
— Жену и детей… — сказал Гордон.
Произнося эти слова, он вдруг ясно понял еще одну вещь: эта потеря не просто принесет ему горе, но боль пройдет нескоро. Гордон жаждал спасения, и ему показалось, что выход найден, можно вздохнуть с облегчением.
— А как же я? — спросила Нина.
Голос ее звучал тускло и невыразительно.
Гордон медленно покачал головой. Что ж, эту боль надо воспринимать как должное, как расплату. И чем скорее это начнется, чем скорее даст он чувству утраты завладеть им, тем скорее кончится когда-нибудь эта пытка.
— Я не хочу причинить тебе боль, — продолжал Гордон. — Хочу помочь тебе легче перенести все это, но не знаю как. Мне непереносима сама мысль, что ты будешь страдать из-за меня.
— Но ты все-таки смог перенести эту мысль.
На улице было уже абсолютно темно. Свет уличных фонарей казался неестественным и раздражал глаза.
Нина подошла к ближайшему окну и закрыла ставни. Потом она сделала то же с двумя другими окнами, осторожно обойдя елку, чтобы подойти к ним. На елке висели серебристые звездочки и простые белые фонарики. Гордон невольно сравнил ее с елкой у себя дома, украшенной яркими игрушками, которые клеили его дети, и разноцветными лампочками.
Нина вернулась на место.
— Спасибо, что пришел рассказать мне, прежде чем признаться Вики, — сказала Нина.
Он никогда прежде не видел ее такой мрачно-холодной. С тех пор, как начался их роман, Нина всегда была с ним ласкова, внимательна, щедро дарила себя. Гордон хотел защитить Вики, которая ни в чем не была виновата, а результатом была эта холодность и отчуждение.
— Мне действительно очень жаль, — больше Гордон ничего не мог придумать.
— Да. Тем не менее, ты ничего не разбиваешь, — повторила Нина.
«А она сильная», — подумал Гордон отстраненно.
Эта сила вывела Гордона из равновесия, показав его собственную слабость.
Даже теперь, когда все уже было решено, Гордон испытывал ужасное, малодушное желание броситься к Нине, спрятать лицо у нее на груди, зарыдать, и чтобы ее нежные руки гладили и утешали его, как Вики утешает Элис, когда той приснится дурной сон. Гордон помнил запах Нины, ее кожу, волосы. Боль сделалась нестерпимой, Гордон обхватил голову руками. Нина не сделала ни одного движения, не произнесла ни слова, чтобы хоть как-то его утешить. Вместо этого, она посмотрела на часы, обнажив при этом запястье, тоже покрытое веснушками.
Затем произнесла прежним ледяным тоном:
— И где это, интересно, Патрик с чаем?
Гордон поднял голову.
— Я не хочу чаю.
— Конечно, твой чай ведь ждет тебя дома.
Как ни странно, то, что Нина злилась, приободрило Гордона. Значит, ей тоже не все равно. Он сделал движение в ее сторону, но Нина выставила вперед руки, как бы защищаясь.
Разговор был закончен. Гордон не мог больше ничего добавить. Нина все равно не станет его слушать.