— Драпают, гады, — Виктор торжествовал, — сейчас добавим! Бьем замыкающего. Двадцатый, добивай своего.
На развороте, атакованный Лариным бомбардировщик оказался в конце строя, за ним, отстав метров на сто пятьдесят, тянул еще один. Видимо замешкался с разворотом и теперь форсировал моторы пытаясь нагнать группу, остальные бомбардировщики не могли прикрыть его огнем стрелков. Трасса Виктора попала прямо в кабину. Он отчетливо видел, как брызнуло стекло, и как в переплете фонаря образовалась здоровенная дыра. После атаки, впереди и выше оказался строй "хейнкелей" и их нижние стрелки моментально огрызнулись из пулеметов. Вокруг Виктора заметалось столько огненных трасс, что он рефлекторно отдал ручку от себя, проскакивая еще ниже, успев увидеть, что атакованный ими бомбардировщик снижался с сильным левым креном. Неподалеку от оставшихся "хейнкелей" рассыпаясь на куски падал "Як".
— Прыгай, — закричал Виктор. — Прыгай, — глаза тем временем испуганно осматривали небо, но "мессеров" было. Не могли же стрелки разломить истребитель пополам? Наконец, от кувыркающегося "Яка", отделился темный комочек, и забелел купол, у Виктора отлегло от сердца, его летчик был жив и через несколько минут должен был приземлиться прямо на улицы Ростова. "Як" Рябченко висел на своем месте, чуть дальше виднелся двадцать восьмой номер младшего лейтенанта Никифорова. Выходит, сбили Ларина.
Он вновь занял позицию над удирающими бомбардировщиками, готовясь атаковать, но тут вверху обнаружилась пара "мессеров", и стало не до "хейнкелей". "Мессера", растянувшись, пикировали прямо на Виктора, и уклониться стоило больших трудов. Сразу же завертелась воздушная карусель, наполненная ревом моторов и умопомрачительными перегрузками.
Однако все закончилось так же быстро, как и началось, "мессера" вдруг ушли пикированием вниз, удирая из боя. Вверху Виктор увидел подлетающую четверку "Яков". Вновь прибывшая группа снизилась до высоты саблинского звена, и их ведущий некоторое время летел совсем рядом с истребителем Виктора. Летчик некоторое время разглядывал его разрисованный фюзеляж, потом поднял вверх указательный палец и четверка, с набором высоты, отвалила. Небо, в котором только что сражались десятки самолетов и рвались тысячи снарядов, неожиданно оказалось пустым. Покружил над городом, безуспешно пытаясь вызвать "Зебру". Потом, глянув на бензиномер, Виктор увел оставшиеся "Яки" домой.
Ларин приехал на другой день. Он сильно хромал, левый глаз заплыл, вся левая сторона лица представляла собой сплошной кровоподтек, но настроение у него было веселое.
— Стрелки срезали, — радостно сказал он, вернувшись из штаба. — Вот же, с-суки. Я только по бомберу отстрелялся, только ручку на себя взял, как бац и самолет кувыркается. Лицом о прицел приложило, ничего не пойму, а вокруг, то небо, то земля мелькают. Видать баллоны рванули. Как выпрыгнул, и почему меня винтом не зарубило – не знаю. Приземлился на крышу дома, а оттуда меня ветром смахнуло на землю, хромаю вот теперь. Как теперь Марине своей показаться? — Он улыбнулся.
— За Марину не переживай, — захихикал Соломин, — найдется кому ее утешить.
— Да и ладно, — улыбка Ларина неожиданно погасла, — обидно. Готовился. Ждал. И на тебе, в первом же боевом вылете сразу срезали. Теперь жди, пока самолет дадут.
— Это ничего, — попытался успокоить его Виктор, — у меня такое тоже поначалу было. Только на фронт попал – и сразу же аппендикс воспалился. Все летают, а я в лазарете лежу. Потом едва-едва оклемался, несколько вылетов сделал и на тебе – воспаление легких. Так что бывает. Потом наверстаешь.
— Так то в лазарете, — грустно сказал Ларин. — А тут на ноги подняться не успел, а уже руки крутят. За немца приняли.
— Свои всегда больнее бьют, — согласился Виктор, — меня как-то раз сбили, выпрыгнул за линией фронта. Немцы два дня гоняли, а только и сумели ладонь пулей оцарапать, да шлемофон прострелить. А наши? Едва в траншею втащили, как тут же зубы вышибли, а потом отделали как Бог черепаху. В полк еле приполз.
— Помню, — засмеялся Соломин, — помню. Весь черный от синяков был, зато в сапогах трофейных и с фляжкой этой своей…
— Там, кстати, случай был, — снова развеселился Ларин. — Меня же в больницу сперва, а потом на аэродром отвезли, на Ростсельмаш. Там и ночевал. Так вот, ночью приспичило сходить по надобности. Пошел, а там, прямо у аэродрома, заборчик заводской, кирпичный. Ну, думаю, чего я под ноги буду, как деревня немытая. А вдруг, не дай Бог, вступит кто, потом за всю жизнь не отмолишь. Дай-ка я, как человек культурный, у заборчика присяду, — летчики при этих словах засмеялись, — заодно и прогуляюсь немного, воздухом подышу, утрясу все. Так вот, добрался я до стены, — продолжил Ларин, — только собирался к процессу приступать, как слышу, немецкие моторы воют. А вокруг темень была, лишь заборчик этот выделялся. Сразу зенитки захлопали, все в небо в прожекторах, ну прямо иллюминация в мою честь. Тут немец САБы сбросил, светло стало как днем. Гляжу я, а вдоль заборчика, который я освятить хотел, бомбы лежат. Сотни бомб. Немец уже фугаски кидать начал, причем падают неподалеку, а я стою и смотрю, даже забыл, зачем шел. Думаю, если рванет, то беги, не беги – ничего не поможет. Как обратно шел, даже не помню.
— Штаны хоть успел скинуть, — с самым серьезным выражением лица спросил Соломин, — или прямо в них навалял?
Эта фраза утонула в оглушительном смехе, вместе со всеми смеялся и рассказчик.
— Так что не пер-реживай, — добавил Егоров, — подлечишься день-два, отдохнешь и получишь новый самолет. Кстати, поздр-равляю со сбитым. По итогам боя одного "хейнкеля" зачли Саблину и одного вам, на тр-роих. Как гр-рупповую победу.
Ларин кивнул и прищурился, что-то обдумывая. Про бой он больше ничего не спрашивал…
…Поплавок лениво клюнул и затем вдруг резво ушел под воду. Есть! Виктор подсек и удилище, сгибаясь дугой, приятно отяжелело, он почувствовал, как бьется, сопротивляется рыба. Через пару секунд она уже скакала по траве – красивый серебристый сазан, грамм на семьсот. Он сунул добычу в сделанный из мешка садок, наживил червя и вновь закинул удочку. Рыбалка выходила удачная.
Вообще идея со всей этой рыбной ловлей принадлежала Синицыну. Ну не то чтобы идея, но это он рекомендовал Виктору попробовать заняться рыбалкой, выписав это средство наряду с какими-то порошками. И за месяц такое лечение вроде как подействовало, по крайней мере, былые неконтролируемые вспышки злости сошли на нет и Саблин стал гораздо более спокойным. К врачу Виктор обратился после случая с застреленным немецким летчиком. Немца было не жалко, но ситуация могла повториться и жертвой мог оказаться уже не немец, а совсем даже свой. По этой же причине Виктор убрал нож куда подальше, беря его только на боевые задания, а по аэродрому разгуливал исключительно с разряженным пистолетом. Зарядить его недолго, но за это время можно было успеть подумать и успокоиться. Нервная система вроде улучшилась, а рыбалка из лечебного средства превратилась в любимейшее занятие, благо рыбы в соседней речке водилось немало. Так почему же не воспользоваться передышкой в полетах? Правда молчание Синицына о его проблемах стоило Виктору трофейного пистолета. Такие выверты психики могли привести к списанию с летной работы, а то и уголовному делу. Так что такой обмен Саблин посчитал выгодным.