Гонзалесу он сказал, нахмурившись:
- Как прикажете вас понимать? Что мне придется уехать? Ну уж нет! Да, я согласен отправить жену. Но сам я не для того проделал весь этот путь, чтобы уехать, так и не увидев своей мечты. Я слишком стар. Вряд ли мне представится второй такой случай. И я слишком близок к цели, чтобы отступить. Я должен дойти до конца.
- Вас и не просят уехать, - сказал Гонзалес. - По своим политическим последствиям подобный шаг был бы почти равносилен попытке покушения на вашу жизнь.
Бартенев почувствовал, что бледнеет.
Гонзалес продолжал:
- Необходимо лишь соблюдать величайшую осторожность. Быть начеку. Мы просим вас не выходить в город без сопровождения. Ваш отель будет охраняться. Мы организуем вашу поездку в Тикаль как можно скорее. И еще мы просим, чтобы по прошествии какого-то времени - скажем, через день или, самое большее, два вы под предлогом плохого самочувствия вернулись домой.
- Один день? - Бартеневу стало трудно дышать. - Или даже два? Да вы шутите! После стольких лет ожидания?..
- Профессор Бартенев, нам приходится иметь дело с политическими реальностями.
Политика, подумал Бартенев, и ему захотелось выругаться. Но он, как и Гонзалес, привык иметь дело с такими мерзкими реальностями; мозг его заработал с лихорадочной быстротой, анализируя проблему. Он за пределами России и волен ехать куда угодно - вот что сейчас важно. Древние постройки майя, представляющие значительный интерес, найдены и во многих других местах. Есть, например, город Паленке в Мексике. Это, конечно, не Тикаль. Там нет той эмоциональной и профессиональной привлекательности, которую имеет для него Тикаль, но зато туда легко попасть. И жена сможет туда поехать вместе с ним. Там они будут в безопасности. Не беда, если правительство Гватемалы откажется оплачивать дальнейшие расходы, - ведь у него есть тайный источник средств, о котором он не рассказывал даже жене.
Именно секретность и была частью делового соглашения, которое предложил Бартеневу хорошо одетый светловолосый американец, однажды явившийся к нему в кабинет в Санкт-Петербургском государственном университете. Американец показал ему несколько фотокопий иероглифов майя. На безукоризненном русском языке он спросил Бартенева, сколько тот хотел бы получить за перевод иероглифов и за то, чтобы сохранить это поручение в тайне. "Если иероглифы интересны, я сделаю это бесплатно", - ответил Бартенев, на которого большое впечатление произвело прекрасное знание русского языка, продемонстрированное иностранцем. Но американец настаивал, чтобы Бартенев принял гонорар, который к тому же поражал своей щедростью - пятьдесят тысяч долларов. "Это в качестве гарантии вашего молчания, - сказал американец. - Часть суммы я обменял на рубли". Он вручил Бартеневу сумму в рублях, эквивалентную десяти тысячам долларов. Остальные деньги, объяснил он, будут положены на счет в швейцарском банке. Не исключено, что в один прекрасный день Бартенев сможет свободно путешествовать, и тогда деньги будет легко получить. Если же нет, то можно будет организовать переброску не слишком больших сумм в Санкт-Петербург с курьерами, сумм, размеры которых не вызовут у властей желания поинтересоваться их источником. После этого визита американец приходил еще дважды, каждый раз с новой порцией иероглифов майя и с предложением такого же гонорара. До сих пор деньги для Бартенева значили меньше, чем захватывающий, хотя и не совсем ясный смысл (вроде зашифрованной загадки), открывавшийся ему в этих письменах.
Но теперь деньги приобретали очень большое значение, и расстроенный Бартенев решил извлечь из них всю пользу, какую они только могли принести.
- Понятно, - сказал он Гонзалесу. - Политическая реальность. Я уеду, когда вам будет угодно, как только вы сочтете, что я уже послужил вашим целям.
Гонзалес, казалось, успокоился. Но лишь на минуту. Лимузин уже остановился перед отелем - зданием современной архитектуры из стали и стекла, которое неприятно поражало своим явно не латиноамериканским стилем. В сопровождении солдат Бартенев и его жена быстро пересекли вестибюль, вошли в лифт и поднялись на двенадцатый этаж. Гонзалес пошел с ними, а один из чиновников остался внизу и стал что-то говорить портье за регистрационной стойкой.
Пока Гонзалес отпирал дверь, включал свет и впускал Бартенева с женой в номер, там зазвонил телефон. В номере было два телефонных аппарата: один на столике рядом с диваном, другой на крышке бара.
Гонзалес запер дверь номера. Телефон не умолкал. Бартенев хотел было подойти к аппарату, который был рядом с диваном, но Гонзалес сказал:
- Нет, позвольте, я сам возьму трубку. - Он подошел к телефону, стоявшему на баре, до которого ему было ближе. - Алло? - Он включил настольную лампу. О чем вы хотите с ним говорить? - Гонзалес пристально посмотрел на Бартенева. - Одну минуту. - Прикрыл трубку рукой. - Этот человек говорит, что он журналист. Может быть, действительно стоит дать интервью? Это произведет хорошее впечатление на общественность. Я послушаю отсюда, а вы возьмите трубку там.
Бартенев подошел к телефону на столике возле дивана.
- Я слушаю, - произнес он. Его тень упала на окно.
- Катись в преисподнюю, проклятый русский!
Осколки оконного стекла брызнули внутрь комнаты, и жена Бартенева закричала. Сам Бартенев не издал ни звука. Пуля, попавшая ему в голову, расплющилась там и мгновенно убила его. Пробив затылок, она вылетела наружу. Кровь залила осколки стекла.
3
Хьюстон, Техас
На космическом челноке "Атлантис" шел второй день очередного полета. Запуск прошел без проблем, все системы работали нормально, и Альберт Делани изнывал от скуки. Он был бы рад, если бы произошло что-то (ну хоть что-нибудь!), способное нарушить это нудное однообразие. Нельзя сказать, чтобы ему хотелось возникновения какой-то нештатной ситуации в полном смысле слова, так как это могло означать и серьезное ЧП. А для НАСА сейчас новые срывы и новые порции дурной славы крайне нежелательны, и уж никак нельзя допустить повторения катастрофы, подобной случаю с "Челленджером". Еще одно такое ЧП, и НАСА может закрывать свою лавочку, а это значит, что Альберт Делани потеряет работу, и уж если выбирать между скукой и безработицей, то он, ясное дело, предпочитает скуку. И все же, если бы кто-то сказал ему в тот момент, когда его принимали в НАСА, что ликование по поводу ожидавшей его, как он полагал, блестящей карьеры очень скоро сменится усталостью от повседневной рутины, он ни за что бы не поверил. Вся беда в том, что НАСА столько раз проверяет и перепроверяет все детали полета, проводит столько испытаний и контрольных тестов, так скрупулезно перебирает все возможные варианты в стремлении предотвратить любую случайность, что сам полет становится вполне заурядным событием. Нет, ЧП Альберту Делани ни к чему, но он определенно не возражал бы против какого-нибудь приятного сюрприза.