Было и еще одно правило: послушником мог стать только мужчина, женщины на территорию храма и дворца не допускались вовсе.
Кайл и сам не знал, как давно у него развилась стойкая нелюбовь к смертным. Он не понимал магов, прибывших с ним в этот мир, что не только оскверняли свое тело и душу, ложась в постель с лишенными магии простыми женщинами, но и поддерживающих с ними долгие отношения. Под категорическим запретом было вступление в брак, а тем более зачатие и рождения ребенка от смертной. Хотя не раз его убеждали в том, что неплохо было бы провести такой эксперимент и посмотреть, кто родится от такого союза в мире, лишенном магии. Но его не смогла переубедить даже Ратиша, которая была согласна в этом вопросе с новаторами.
Кайл же категорически отказался, напомнив, что закрывает глаза на подобные связи только из-за того, что в его свите прибыло слишком мало женщин, чтобы их хватило на всех. При побеге в этот мир он не озаботился таким насущным вопросом. Точнее у него практически не было на это времени. Поэтому и только поэтому с ним не ушла та, что была дороже жизни. Он не успел спасти ее из лап Магистра, что руководил ковеном Силовиков. Но Кайлу хотелось верить, что с любимой сестрой Катарой ничего не случилось, и она смогла сберечь себя и своих пятилетних близняшек Элию и Фэри. Хотя лишь это ему и оставалось, пустые увещевания в попытках утихомирить свою совесть.
Тряхнув головой, Кайл потянулся. Воспоминания, что неотступно терзали его в минуты одиночества, не позволяли до конца расслабиться, ощутить всю полноту власти и обожания простого люда, отравляя горечью безвозвратной потери, заставляя бессильно скрежетать зубами и впиваться ногтями в ладони. Но именно сейчас эти мысли должны были покинуть его русоволосую голову. Он должен подготовиться душевно и физически к проведению одного из сложнейших и энергозатратных заклинаний, которое полностью иссушит его одряхлевшее тело и перенесет в новое молодое и полное сил, что позволит вновь наполнить источник силы для своей свиты.
Он тратил дни и ночи напролет, пытаясь найти ответ на главный насущный вопрос: как выжить. Магия силовиков истощались слишком быстро в этом пустом мире, а подкрепить ее было нечем. Прозвучало даже предложение, попробовать приоткрыть в их мир маленькую щелочку, чтобы можно было тянуть силу для себя и перекачивать ее в этот мир.
'Идиот, - Кайл вспомнил, как тогда чуть не прибил беднягу, выдвинувшего такую глупую идею, и по губам скользнула злая усмешка, - Мы сбежали потому, что там все полетело к чертям. Именно из-за того, что магия превратилась в бешеный ураган, распыляющий своих носителей мы здесь. И ты предлагаешь позвать ее сюда?'
Вопрос был риторический, маги промолчали. Перед их глазами пронеслись ужасающие картины умирающего мира. Возможно, он и вовсе уже перестал существовать как таковой, но более вероятно, что магия просто пропала. Это могло произойти только в двух случаях, либо кто-то увел ее за собой по переходу, подобным тому, которым они пришли сюда, либо носителей магии больше не осталось, и она самоуничтожилась. Оба варианта означали смерть. Хотя эгоистичные маги не считались с теми, кого приносили в жертву своим идеалам, ценностям, особенно ради спасения своей хваленой магии и жизни. И не имело значения, кто должен был стать жертвой: простой смертный или собрат по силе, носитель магии. Они не мучились угрызениями совести, не сомневались, если только речь не шла о ком-то из родных и любимых. Кайл уничтожил бы любого, кто посмел приблизиться к Ратише с недобрыми намерениями, но вот ответить на вопрос, отдаст ли он свою жизнь за нее, был не готов. Но знал, что она ради него сделает это, даже не усомнившись в правильности и нужности такого решения. Она забудет про себя, как делала это с момента их знакомства.
Кайл ценил эту невероятную преданность, порожденную любовью. Она никогда ничего не просила, не укоряла, любая ее речь, обращенная к нему, начиналась со слов: 'мой господин', прощала все и даже неверность. Несмотря на любовь к Ратише и ненависть к собственной жене, Кайл посещал спальни обеих.
Как бы он ни пестовал и лелеял свою ненависть, не пытался искусственно ее усилить, но не мог не признать, что Алиока красива, а его всегда привлекала красота и та непокорность и злоба, с которой она отдавалась ему. Каждая их ночь была изматывающим сражением не на жизнь, а на смерть, выпивавшим все силы до капли, оставляя на смятых простынях лишь два неподвижных тела, тяжело переводящих дух. Испив ненависть жены до капли, Кайл уходил до рассвета, больше не глядя в ее сторону. И в следующую ночь уже был у ног Ратиши, нежно и аккуратно раздевая ее, выглядел и чувствовал он себя при этом виноватым. С ней ночи были тягучими и томными, полными невысказанной днем ласки и нежности. И Кайл понимал, что ему этого мало, не хватает именно того бешенного накала чувств и эмоций, что происходили в постели жены, взрыва, что случался каждый раз в миг разрядки. С Ратишей все было иначе, хорошо, но не так. С одной он плыл по волнам неги, с другой давал вырваться на волю своему грубому мужскому естеству. И потому он не мог долго противиться искушению, вновь посетить спальню Алиоки, подмять ее под себя сильным уверенным движением и вбирать в себя ее стоны, когда они становились единым целым. А после вновь уходить и клясться себе и Ратише, что такого больше не повториться, обещать, что забудет дорогу к спальне жены. Но женщина лишь покорно склоняла голову, принимая происходящее и пряча грусть и боль, что затаились глубоко в темных глазах, и шептала: 'Как пожелаешь, мой господин'. Он не знал, чего стоили его прикосновения и обещания после таких ночей. Им обеим.