— Да это я, господин гауптман!
Франц вновь сделал попытку приподняться.
— Вы лежите, лежите, не вставайте, — запротестовал охрипшим голосом ефрейтор. У вас жар. Вы горите!
— Мне холодно, Криволапоф, а ноги горят.
— У вас высокая температура. Вас лихорадит. Одну минуту. У меня есть лекарства. Я запасливый.
Криволапов суетливо, вечно в ссадинах пальцами, достал с внутреннего кармана брюк маленькую металлическую коробочку и, вынув из нее наугад две обезболивающих таблетки, вложил их в рот Ольбрихту. — Скоро вам будет лучше. Вот запейте.
Солдатская алюминиевая фляжка прикоснулась к запекшимся воспаленным губам немецкого офицера. Стуча зубами о металл, тот сделал несколько жадных, вожделенных глотков холодной, пахнущей тиной жидкости.
— Спасибо, гефрайтер, — отдышавшись, произнес Франц. — Я никогда не пил такой вкусной воды. Откуда она?
Криволапов улыбался от счастья. Он угодил командиру. Ему была приятна его похвала. — Эту воду я успел набрать из колодца там, в поселке у дома с липами, куда вы заходили. Я ее для вас берег. Вот и пригодилась. Я рад, что она вам понравилась. Скоро температура у вас спадет.
— Спасибо, — еще раз с глубоким вздохом поблагодарил Франц своего подчиненного и прикрыл глаза….
«Солдат прав, у меня действительно высокая температура. Лицо горит, а всего знобит. И жжет сильно в правой ноге. Видимо касательное ранение. От того и температура. Сколько же часов я был в беспамятстве? Где я нахожусь? Как я попал в эту яму? Это, кажется воронка от снаряда. Но что-то я должен знать и помнить?». Его мысли медленно стали приводится в порядок. Вдруг он явственно увидел меркнущие глаза Веры. Ее бледно-серое лицо, окровавленные губы и еле слышимые слова: «Златовласка твоя дочь, Францик!». И тут же появились жесткие, глаза брата Веры. Они безбоязненно и зло смотрели в отверстие направленного на них пистолета… «Я же хотел застрелить этого негодяя! Но, что-то мне помешало… Да мне помешала девочка. Маленькая, беззащитная девочка, как оказалась моя дочь, крепко прижималась к груди Михаила и дрожала от страха. И здесь вспышка, обвальный разрыв… и все…».
Франц застонал от моментально накатившей, нестерпимой боли в сердце, душевной боли по Верошке и Златовласке. Его стон был похож на вой раненного зверя. Нахлынувшие воспоминания о последних мгновениях жизни Веры, острыми когтями разрывали грудь. Ему трудно было дышать. Он чувствовал свою виновность в случившемся, но помочь ей уже ничем не мог. Пальцы его рук в этот момент яростно загребали прохладную, рыхлую землю, оставляя глубокие борозды. Он вновь пытался подняться.
— Тише, тише, господин гауптман, — с усилием прижал офицера, ко дну воронки, русский танкист. — Глупо умирать сейчас, когда вы вернулись с того света. Полежите спокойно. Ваши страдания скоро пройдут. Криволапов заботливо уложил метавшуюся горячую голову командира батальона на танковый шлем и укрыл его своей гимнастеркой. Сам остался в техническом комбинезоне. Ночь была теплой. Прямо летней. Глубокая воронка от гаубичного снаряда не задувалась ветром. Ефрейтору не было холодно.
Криволапов интуитивно чувствовал скверное состояние командира и находился рядом с ним. Он полюбил его еще с 41 года, когда тот спас ему жизнь. Он был счастлив, что, появился случай позаботиться о нем и как верный пес готов был разорвать любого, кто посмеет нарушить в эту минуту покой офицера. На случай появления неприятеля он держал наготове автомат ППШ и две гранаты.
— Ты не уходи, Криволапоф. Побудь со мной, — через какое-то время тихо промолвил Франц, наконец, справившись с внутренними переживаниями.
— Нет, нет, я рядом, господин гауптман. Без вас никуда. Я все сделаю, что вы скажете. Сейчас мы не пропадем. Главное, вы соберитесь с силами.
— Спасибо, гефрайтер. Ты надежный и верный солдат. Я этого не забуду.
— Не благодарите меня, господин гауптман. Я вам до гроба жизнью обязан. Вы для меня не только командир, но и как старший брат. Все, что было в моей жизни хорошее, оно связано с вами. В детдоме я был одинок и меня часто там били. В армии - зуботычины и крик старшины и командиров. Только вы видите во мне человека. — Криволапов сглотнул накативший комок обиды и замолк.
— Еще раз, спасибо, гефрайтер. Ты достоин награды. — Францу была приятна забота русского танкиста о нем, и он не смел, умалчивать об этом. Он видел преданность Криволапова, за это уважал. Он мог сравнить его по поступкам с водителем Брайнером. Кстати, где он? Живой ли? Вспомнив о солдате, остро осознал, как мучительно долго, больно, проходила операция «Glaube».
«Всего четыре дня разведгруппа находилась в тылу у русских. Какие тяжелые испытания пришлось вынести им? Какие тяжелые последствия наступили? Погибло пять экипажей «панцерваффе». Все они погибли ради уточнения и сбора сведений о готовящемся наступлении. Вот цена за спасение 9-й армии. А будет ли вообще это спасение? Уж очень тщательно и упорно готовятся русские к наступлению. Может зря он с Клаусом затеял операцию? Но он сильно хотел увидеть Веру. Увидел и погубил ее…. Да, из-за него погибла Верошка, его любимая жена, хотя они официально не расписались. Их расписал далекий 41-ый год…».
Франц заскрипел зубами от злости на себя, но отчаяния уже не было. Он должен довести дело до логического конца. Он обязан поставить последнюю точку в операции. Его ждет генерал Вейдлинг. Его ждут боевые товарищи. Хватит хандрить. Нужно выбираться из этой темной прогорклой ямы. Война продолжается!».
— Криволапов! — негромко, но решительно позвал танкиста Франц, — доложи обстановку, мне уже лучше.
— Вот это другое дело, — отозвался на его решимость из правого полушария Клаус. — Отошел от контузии, капитан? А то ты был невменяемый.
— Кто это говорит со мной? Откуда этот голос? Клаус, это ты? — Франц стукнул себя по лбу недоверчиво. Вдруг почудилось.
— Да. Это я, капитан. Ты меня уже вызывал, но ничего не помнишь. Ты что мне не рад?
— Я тебя узнал друг, — Франц улыбнулся и воспарил духом от такой новости. — Просто меня так тряхануло, что чуть богу душу не отдал. Временно забыл о тебе. А ты здесь, со мной. Конечно, я рад твоему появлению. Опять я стал двуликим и всесильным.
— Господин гауптман вам плохо? Вы бредите? — отозвался вдруг Криволапов.
— Нет, все хорошо, солдат. Отче наш прочитал мысленно, — голос Франца был более твердым и уверенным.
— А-а! Ну, так я докладываю.
— Докладывай, гефрайтер, я жду.
Криволапов с радостью вскочил с земли. Он в тайне боялся, что после сильнейшей контузии и личных переживаний его командир сойдет с ума. «Но вроде пронесло, командир батальона вновь тверд и рассудителен, правда еще плохо слышит.
— Докладывай сидя, танкист, только говори громче. Где мы и что снами произошло. Мне нужно принять решение.
— Слушаюсь, — торопливо ответил Криволапов и вновь присел у изголовья командира. — Это случилось к вечеру прошлого дня….
Мы подбили два русских танка, и бой затихал. Вы в это время, что-то кричали русскому сержанту, который держал на руках маленькую девочку. И тут раздался страшный взрыв. Русские начали обстреливать нас с тыла из орудий со стороны соседнего поселка. Это было для нас полной неожиданностью.
Взрывной волной от фугаса вас обоих разметало по сторонам. Я и ефрейтор Брайнер бросились к вам на помощь, несмотря на приказ лейтенанта немедленно уносить ноги. Вы были сильно контужены и находились без сознания. Кроме того осколком вам задело ногу. Было много крови.
— Подожди гефрайтер, — взволновано перебил ефрейтора Ольбрихт. — Девочка…, в руках у русского сержанта была девочка. Что с ней? Она жива?
— Да, девочка жива, господин гауптман, — с потаенной радостью ответил тот. — Жива. Ни царапинки. Ее прикрыл собой русский сержант. Выжил ли он сам, не знаю. Вас всех тряхануло основательно. А девочка жива. Собственными глазами видел, — вдруг не осознано пошел на обман Криволапов, чтобы угодить командиру. — Ее подхватила какая-то старуха и унесла домой. Только можно удивляться смелостью этой старухи. Откуда силы у нее взялись, под пулями подхватила девочку и понесла.