Во-вторых, Кора, видимо, не прочь была рассказать всем о Виоле – пусть даже она ее так и не увидела своими глазами, – но вот обо мне и о том, что мы целовались, помалкивала. Не знаю, как это расценивать. Неужели она решилась на поцелуй просто от страха? Мне что теперь, искать львиного червя всякий раз, когда я хочу ее поцеловать? Ничего не выйдет. Так много червей здесь просто не водится.
Я мечтала о каком-нибудь пока еще не открытом местном хищнике – большом, но не слишком, опасном, а главное – непредсказуемом, – и тут мой планшет запищал. Лениво оглядевшись вокруг, я убедилась, что на меня никто не смотрит: учитель пытался унять перепалку между Андреа и ее новым соседом по парте, стырившим у бедняжки стилус. Я нажала на иконку.
На экране появилась Виола.
Есть минутка? – Она достаточно умна, чтобы спросить меня текстом, а не голосом. Все-таки урок идет.
Найдется, – написала я в ответ, – но только минутка. Что случилось?
Отец едет через три дня.
Я нахмурилась.
Спасибо, что напомнила.
Он все-таки твердо намерен изучить тот заброшенный корабль биологов. Я с ним не лечу – что само по себе фигово, – но вдобавок ко всему они с мамой постоянно спорят из-за этой миссии, думая, что мы не услышим. Кажется, предки забывают порой, насколько тесно мы соседствуем на самом деле.
А мама собирается отыскать ту новую траву, которую ты нашла, – написала Виола, и хитро улыбнулась мне с экрана. – То есть, весь день их не будет дома.
Я вытаращила глаза.
Ты хочешь сказать…
Вечеринка!!!
Ну нет.
БОЛЬШАЯ вечеринка!
Большое «нет»!!!
– Мисс Шипп?
Я подняла взгляд и покраснела. Учительница смотрела на меня с любопытством.
– Не хотите поделиться со всем классом, что у вас там такое?
Готова об заклад биться, у этой фразочки отросла борода еще в ту пору, когда даже в космос летать не научились. Видимо, со времен основания самых первых школ туда тянутся работать люди, которым просто приятно шпынять детишек, даже если те не заслужили.
– Простите, мэм. Моя сестра спрашивает, когда у нас урок математики.
Взгляд учительницы смягчается. Интересно, верит ли она слухам о том, что Виола – лишь выдумка? Наверное, нет. Она же читает наши работы. Значит, знает, что у нас с ней разные сильные и слабые стороны, говоря школьным языком. Но, конечно, она не глухая и слышит все эти сплетни, гуляющие по классу.
– Передай Виоле, что он начнется через десять минут. – И учительница отвернулась к доске, явно уверенная, что никаких дисциплинарных нарушений за мной не числится.
Пока я отвлекалась, Виола напечатала следующее:
Ну же, Оливия! Разве это справедливо – ты все время видишься с ребятами, а я их и знать не знаю. И к чему это привело? Они думают, меня не существует! Мы должны всем показать, как дела в реальности обстоят. Папа будет в космосе, мама в поле. Это наш единственный шанс. Технически мы даже не нарушим никаких правил: проведем всех по тракту к нашему забору, это целиком безопасная территория.
Что ж, аргументы убедительные. И мне хочется уступить ей. Хочется сказать: да, идея отличная, твои идеи всегда отличные, и с самого детства ты не устаешь воплощать их с блеском. Она поняла, как нужно разговаривать со взрослыми, еще тогда, когда меня занимали попытки запихнуть себе пятку в рот. Она всегда находила оправдания нашим проказам. И если что-то кажется ей отличной идеей (даже если это и не так), то мы, по крайней мере, успеем хорошо провести время до того, как грянет гром.
Ну пожа-а-а-алуйста, Оливия.
Я нахмурилась – больше для вида – и ответила:
Так и будешь меня донимать, пока я не сдамся и не уступлю, как всегда?
Она усмехнулась.
Ага. Ну же, Оливия. Ты же хочешь этого так же сильно, как я. Даже больше, чем я, потому что это у тебя есть зазноба, которую можно усадить рядышком на диванчик и подержать за ручку. Так чего ты ждешь?
Поколебавшись немного, я напечатала:
Ладно, уломала.
Ее улыбка ярче оранжевого неба, и, может быть, идейка взаправду хороша.