Охранники у ворот уже знали меня в лицо. Вообще они ладят со мной не в пример лучше всех остальных. Рокуэлл кивнула мне и едва заметно улыбнулась. Джонсон же, прикрыв лениво глаза, подпирал спиной стену. Я шутливо погрозила ему пальцем:
– Вот за что, оказывается, тебе платят, балбес!
– Караул спит – служба идет, – засмеялась Рокуэлл.
Никому здесь не платят – вот еще одна причина, по которой колонисты ненавидят мою семью. На Загрее люди, достигшие трудоспособного возраста, должны работать в обмен на всякие блага на добровольных началах. То есть за жилье, еду, медицинскую страховку и образование ничего платить не надо, но все остальное добывается многочасовым трудом. Посещение библиотеки – тоже, поэтому волонтерские обязанности я выполняю не только за себя, но и за Виолу, ведь на Загрее нет никаких поблажек по состоянию здоровья. Есть и такие дела, что она может делать, не вставая с кровати, но все это требует поездки сюда, в колонию, для обучения, профилирования и утверждения. Мне легче задержаться на эти три часа сверх плана, чем вывозить сестру из дому, попутно рискуя ее здоровьем.
Джонсон никак не отреагировал на мой выпад. Я почти уверена, что он дрыхнет.
Я протянула руку. Рокуэлл отсканировала мои отпечатки пальцев, сличила их с базой данных – и утвердительно кивнула.
– Приятной прогулки, – сказала она, отпирая ворота.
Стальные листы за моей спиной снова сошлись в единое целое, но я не оглянулась. За целый день пребывания в колонии я соскучилась даже по этому оранжевому небу. Я шла по тропе, зажмурясь, как Джонсон, – ноги сами знали дорогу, – и притворившись, что я где угодно, только не здесь.
Дома я застала в гостиной папу; он проверял и перепроверял оборудование, которое собирался взять с собой на исследуемый корабль. Мамы нигде не видно – наверное, она в поле. Тыкает пинцетом во что-нибудь, что не хочет, чтоб в него тыкали.
Единственный, кто поднял мне настроение, едва я вошла в комнату, – это Виола.
– Ну что, будет вечеринка? – спросила она.
– Ну да, будет, – ответила я.
Сестра засмеялась и захлопала в ладоши. Может быть, идея не такая уж и плохая… в конце концов, что может пойти не так?
Глава восьмая
Вечеринка накрылась
Нам с Корой удалось поцеловаться еще дважды на неделе: один раз на глазах у всего класса и еще разок в библиотеке – она обняла меня сзади за плечи, пока я листала книгу об обычаях Загрея, бессовестно врущую насчет «богатейшей истории и культуры», возникших, видимо, через пять минут после высадки колонистов. Оба раза у меня дух захватывало, и я оставалась в растерянности, с душевной болью. Я все никак не могла взять в толк: кто я для Коры? И кто она для меня, раз уж на то пошло? Имею я право целовать ее так же, как она меня? Получится ли у меня подействовать на нее столь же сильно, сколь сильно действует она на меня? Я не знаю правил нашей игры, и мне это не нравится.
В середине недели Кора мне вручила-таки список гостей, и я включила дополнительные насосы и фильтры для воды. У нас будет море напитков и разных вкусностей, и если никто не станет интересоваться, как они получены, все пройдет гладко.
Утро торжественного дня выдалось ярким, ясным… и слишком уж ранним. Разбудил меня скрип входной двери – он пронесся по всему дому, словно кто-то в гонг ударил. Кое-как я вылезла из кровати, потирая глаза, чтобы остатки сна ушли.
Первым делом я наткнулась на отца. У него какой-то непривычно мрачный вид, но едва я попалась ему на глаза, как он улыбнулся – натянуто, неестественно.
– Доброе утро, солнышко, – сказал он. – Как спалось?
– Хорошо, но мало, – проворчала я. – Я ж растущий организм. Наука говорит, что мне еще как минимум пять часов полагается.
– А что сестра делает?
– Следует предписаниям науки. – Нет такой вещи, что могла бы разбудить Виолу между полуночью и девятью утра. Просто диву даешься, как быстро ей удавалось приспособиться к условиям на каждой новой планете, и если уж она ложилась спать, то за всех нас высыпалась. – А мама где?
– Собирается на работу, – вздохнул папа. – В подтверждение его слов из гаража донесся рев маминого вездехода – своего рода мотоцикла с непробиваемыми шинами – то что надо для Загрея. Ревел двигатель очень уж громко, прямо на зависть – а ведь мама даже еще не выехала во двор.
Я вопросительно глянула на отца:
– Что стряслось?
– Немножко повздорили по поводу того, стоит ли мне вылетать сегодня, или нет, вот и все. – Отец подхватил сумку, повесил ее на плечо и наклонился чмокнуть меня в лоб. Мне нравится, когда он меня целует. Усы всегда щекочут кожу. Я люблю его. Он – мой отец, я его очень люблю, и меня захлестнуло внезапное желание обнять его крепко-крепко и не отпускать. К черту вечеринку, к черту космическую миссию – и то и другое можно отменить. Пусть только остается здесь, с нами, в безопасности.