Ну да. «И падут грехи отцов на детей их». Вот тебе и вся песенка.
– Оливия, помоги мне! – Кора ухитрилась неплохо покромсать кокон – пол усыпали куски. Ее мать все еще внутри, но теперь ее хотя бы можно оттуда вытащить.
– Что мне делать?
– Лови ее.
Она продолжала кромсать. Я не просила у нее нож. Если рука у Коры дрогнет, и она порежет мать, она себя никогда не простит, но пусть попытается. Потому что если вред Делии причиню я, Кора порвет со мной.
Все так сложно. Мне, пожалуй, следовало остаться дома с Виолой, посещать занятия дистанционно и никогда не пытаться пустить тут корни. Мне не стоило влюбляться ни в Кору, ни в ее мягкие волосы, ни в запах ее кожи. Может быть, тогда я не стояла бы здесь, а бежала к шаттлу со всех ног.
Или, возможно, я уже была бы мертва, и Виола в той пещере лежала бы в ногах не у нашей мамы, а у меня. Вот только если бы да кабы… Нельзя полагаться на «может быть» и на «возможно» – все эти вероятности съедят тебя заживо почище любой твари из космоса.
Так что я просто послушалась Кору. Встала под кокон и приготовилась поймать на лету ее мать. И когда Кора отрезала последний кусок этой штуки, Делия упала мне на руки – и удивительно тяжелая, и подозрительно легкая одновременно. Она вся обмякла, но дышала. Значит, жива.
На счастье или на беду.
Кора бросила нож и поспешила помочь мне опустить Делию на пол. Мы усадили губернаторшу у стены, и Кора гладила ее по щеке, шепча снова и снова:
– Прошу тебя, мам, очнись. Пожалуйста. Пожалуйста, мама, очнись, я прошу тебя!
Эта не то просьба, не то молитва почти точно попадала в ритм сердца Делии. Оно билось слабо и слишком часто, но я чувствовала: пульс есть.
Едва эта мысль пронеслась у меня в голове, Делия шумно вздохнула и открыла глаза. Она схватила Кору за руку и обвела комнату глазами, явно напуганная.
– Мама! – Кора обняла Делию, крепко прижала к себе, не скрывая радости. – Ох, я так рада, что с тобой все хорошо!
В том-то и дело, что нет.
Словно прочтя мои мысли, Делия отчаянно застонала и оттолкнула Кору.
– Ничего со мной не хорошо, – прохрипела она. – Что ты тут делаешь? Я-то думала, вы уже улетели! Я… – Делия посмотрела на меня, в ее глазах – вина пополам с безумной надеждой. Она чувствовала: что-то с ней не так. Может, не знала точно, что именно – о, надеюсь, не знала, не ощущала, что ее заживо едят изнутри, – но ей все более или менее понятно. – Я думала, вы с Оливией собирались улететь, – проговорила она. – Зря вы остались.
– Мам, что случилось? – спросила Кора. – Где все остальные?
Делия рассмеялась – тихо, горько, без надежды. Потом ее одолел кашель, и это еще хуже – когда она кашляла, я слышала жуткое бульканье в ее разорванном изнутри горле. По сути, она уже была мертва. Она это понимала, и я понимала. Кора – единственная, кому все еще невдомек, и все равно я почему-то немного завидовала ей. У Коры хотя бы есть возможность попрощаться с матерью как следует.
– Больше никого нет, – ответила экс-губернаторша. – Все мертвы. Возможно, вы двое – последние живые люди на планете.
Себя она живой не считала. Значит, ей известна правда. Как же все плохо. Если сейчас в окно влезет пришелец и распотрошит нас всех, хуже ни капельки не станет. Не знаю, что должно произойти, чтоб сделалось хуже.
– У нас есть шаттл, – затараторила Кора. – У Оливии – шаттл! Мы можем улететь! И ты, и я, все вместе. Пойдем! Ну я же права, Оливия! Оливия?..
Я беззвучно шевелила губами. Говорить не выходило. Мне нужно было объяснить ей, почему мы не сможем взять Делию с собой, но я не мола. Кора держалась за мать, как за спасательный круг. Правда разобьет ей сердце. И ложь тоже разобьет.
Мне всего семнадцать. Я не должна делать такой выбор.
– Не могу больше это слушать! – подала голос из рюкзака Виола. – Оливия, достань меня, пожалуйста.
– О господи, я что, уже брежу? – с тоской спросила Делия.
Я скинула рюкзак, расстегнула молнию и достала голову сестры. Мне она уже не казалась такой странной, как поначалу. Возможно, по прошествии времени, мысль таскать сестру в рюкзаке до конца жизни покажется мне нормальной на все сто процентов.
– Здрасте! – сказала Виола.
Делия прикрыла глаза, потом, выказав завидное самообладание, которое, возможно, и вознесло ее на пост колониального администратора, ответственного за жизнь почти пяти тысяч человек, ответила: