— Но никто ведь не может доказать, когда и кем был зарыт этот клад, — заметила сообразительная Василиса Лукинична.
— Тоже верно, — кивнул Чашкин. — Вот Матвей Кузьмич и мучился такими сомнениями. Совестливый был человек, богобоязненный. Мог бы тем золотом Лаврушкин долг уплатить, а вместо этого имение заложил. Так-то… В конце концов решился он все рассказать мне. Видно, надежней меня у него друга не было. Доверял он мне всецело, и я поклялся его доверие не обмануть. Гридин сказал так: «Будешь ты, Егор, моим душеприказчиком. Наблюдай со стороны за Лаврушкой. Если сын мой раскается, остепенится, будет меня добром вспоминать, то передашь ему этот сундук, пусть фамильное золото поможет Лавру стать счастливым. А если и дальше будет он пить, играть и безобразничать, — бери это золото себе и употреби его на добрые дела. Поклянись, что все исполнишь». Я сказал: «Матвей Кузьмич, клятву я дать готов, но надо ли так делать, как вы велите? Лавр Матвеевич — ваш единственный наследник, и, каким бы он ни был, ваше золото принадлежит только ему, а я не смею прикасаться к чужому кладу. Притом же, именно Лавр когда-то нашел тот сундук». Гридин вздохнул: «Праведный ты человек, Егор. Многие люди только и делают, что хватают чужое добро без спроса и зазрения совести, а ты отказываешься взять даже то, что тебе прямо предлагают. Именно потому только тебя одного я и посвятил в свою тайну. Что же касается Лавруши, то, хоть и жалко мне сына, а хорошего о нем сказать не могу. А еще тревожно на душе, когда вспоминаю старинное пророчество о том, что клад найдет последний из рода Гридиных. Выходит, Лавруша — последний, на нем наш род прервется?» Я стал убеждать Матвея Кузьмича, что нельзя верить всяким сказкам о пророчествах, что Лавр остепенится, женится, заживет богато и счастливо, будет иметь наследников, которые продолжат род Гридиных. «Твои слова бы — до Бога, — вздохнул Матвей Кузьмич. — Я и сам каждый день молюсь о том, чтобы Лавр поумнел и отвернулся от порочных людей. Но если этого не случится, — тогда и о наследстве он не должен знать. Не хочу я, чтоб оно перешло в руки людей, которые губят моего сына». Я спросил: «Но что же вы хотите сделать, Матвей Кузьмич? Отписать мне все по завещанию? Да кто же поверит такому завещанию? Меня по судам затаскают, скажут, будто я вам зелье какое подсыпал». «Я не так глуп, Егор, чтоб не подумать об этом, — ответил он. — Конечно, по завещанию свой дом и имение я оставлю сыну. Но главное мое богатство будет храниться не в доме. Мы с тобой отвезем сундук в такое место, о котором только мы двое и будем знать. И после моей смерти ты им распорядишься так, как между нами условлено». Скоро мы с Матвеем Кузьмичом поехали в одно известное нам место за Можайском и там закопали сундук возле старой часовни. На всякий случай, чтоб не ошибиться, мы начертили карту той местности и крестиком обозначили, где спрятан клад. Вскоре по нашем возвращении в поместье прибыл и Лаврушка. Да не один, а с тем самым своим другом, игроком, под влияние которого полностью попал. С виду тому человеку уже далеко за сорок, но похоть в нем сильней, чем в иных молодых. Я сразу заметил, как охоч он до женского полу. А в имении Гридиных служила одна девка по прозванию Рыжуха, красивая и бесстыжая, которая всегда не прочь была запрыгнуть в постель к какому-нибудь щедрому барину. Вот с ней-то Лаврушкин злой демон и загулял так неуемно, что вся дворня это видела и смеялась.