Тамара Пальчевская передразнила отсутствующего мужа и вздохнула:
— Иной раз я даже думаю: может, лучше, как ты, жить одной? В такие минуты я тебе завидую.
На глаза Наташи навернулись слезы.
— А это, Томка, уже свинство. У меня Костик погиб. Ни он меня не бросил, ни я к другому не ушла… Думаешь, быть вдовой так уж хорошо?
— Ты чего, Натка, опять глаза на мокром месте. Это я тебя завести пытаюсь. Третий год горюешь. Разве вокруг мужиков нет? Может, и отыскался бы похожий на твоего Костика, если бы ты хотя бы огляделась, как нормальная баба… А с другой стороны, могу тебя понять. У вас такая страсть была! Уж Валентин мой на что ни рыба ни мясо, а тоже вам завидовал: «Счастливые!»
— Вот и дозавидовались. Сглазили наше счастье… Недолго мне пришлось порадоваться… Давай больше не будем об этом. Мне тяжело вспоминать.
— Не будем, — согласилась Тамара, яростно налегая на терку — она готовила для салата морковь.
Разделывание селедки оказалось именно тем занятием, которое сейчас требовалось Наташе. Здесь нужна была внимательность — не пропустить костей, которые в блюде «сельдь под шубой» — самый нежелательный элемент. Словом, занятие не для нытиков.
Но поиск костей не мешал и размышлять о Валентине Пальчевском, которому как раз сегодня исполнилось тридцать лет. Он Стрелец, но, как верно заметила Тамара, похож скорее на Деву. Такой размеренно-педантичный.
Тамарка порой орет, чуть ли не беснуется, а он смотрит на ее истерики спокойными серыми глазами, которые за стеклами очков кажутся несколько беспомощными, и пытается утихомирить расходившуюся супругу именно так, как она только что говорила: «Тамара, пожалуйста, я тебя прошу…»
Всегда одна и та же реакция. Даже странно. Принимать как должное гадости, которые Тамара постоянно твердит ему при всех. И ведь норовит побольнее задеть, укусить так укусить. Разве что по лицу не бьет. У Наташи тоже, случалось, настроение портилось, но чтобы она своего мужа вот так позорила?
Ну понятно было бы — Валентин Николаевич пил не просыхая или по бабам бегал. Но ведь нет. За все время, что Наташа с Пальчевскими дружит, она ни разу не видела Валентина пьяным и ни разу не слышала, чтобы он с какой-нибудь другой женщиной встречался. Уж такое в их маленьком городке не удалось бы держать в тайне.
Длинные волосы Наташи насыщенного пшеничного цвета рассыпались по плечам — она не догадалась сразу их подвязать, а одна прядь и вовсе постоянно свешивалась на глаза, мешая своей хозяйке. Наташа пыталась отбросить ее, сдуть, отодвинуть плечом — ничего не получалось. Наконец она взмолилась:
— Тамар, подвяжи мне эти волосы хоть веревкой. Вконец замучили.
— Потерпи немного, с морковкой разделаюсь и подвяжу.
В замке входной двери завозился ключ, и вскоре на пол сбросили тяжелые, судя по стуку, сумки.
— А вот и Валентин. Сейчас он тебе поможет. Валик!
— Иду, — отозвался мужчина, и тут же в дверном проеме кухни возникло его круглое улыбающееся лицо.
Ну до чего славный человек! Всегда в ровном настроении, умный, понимающий, с чувством юмора. На вид вовсе не рохля и не мямля. Даже странно, почему так характеризует его жена.
Эти ее слова выглядят как… неправильно навешенный ярлык. И действуют только в присутствии Тамары, когда он в ответ на ее оскорбления лишь чуть заметно улыбается. Словно она не ругает его, а хвалит.
В то время, когда ее рядом нет, никто не воспринимает Валентина как рохлю.
Смог бы он столько времени работать главным механиком на парфюмерной фабрике, где технологом трудилась и Наташа, держать в руках приличный штат работников, если бы был мямлей? Кто бы стал его слушать, а уж тем более беспрекословно подчиняться!
Нет, терпимость его по отношению к супруге какая-то странная.
— С днем рождения, Валя, там на столике в прихожей тебе подарок, — скороговоркой проговорила Наташа. — Поздравляю тебя с круглой датой и желаю счастья, любви и исполнения желаний. Чтобы семья у вас была крепкой, чтобы благосостояние росло…
— Хватит, хватит, — запротестовала Тамара, — а то и на тосты ничего не останется. Ну что ты стоишь столбом? — прикрикнула она на мужа. — Подойди поцелуй подругу, вон она тебе сколько нажелала.
Валентин подошел и осторожно коснулся губами Наташиной щеки.
— Да не так! — распорядилась Тамара. — Как следует поцелуй, в губы.
— Чего вдруг? — удивилась Наташа. — Слова дежурные, подарок скромный…
— Скромные вы мои, два сапога пара! Вот бы тебе жену какую, Валик, правда?
Она поддевала их по привычке и была страшно удивлена, когда он вдруг среагировал совсем не так, как обычно.
— А что, я бы не отказался, — сказал он.
Тамару это задело. Наташа тоже удивилась, но вслух удивления не высказала. Тем более что почувствовала реакцию подруги: не понравилось. Зачем же тогда она столько времени как бы подталкивает их друг к другу? Уверена, что Валентин от нее никуда не денется, или не дорожит им, а хочет иметь при себе просто потому, что быть замужней женщиной куда престижнее, чем, например, вдовой?
— Валик, — вкрадчиво пробормотала между тем Тамара, — ты не мог бы завязать Наташке волосы, а то они ей в глаза лезут.
— Давай, — пожал плечами тот, — а чем?
— Придумай сам! — проговорила его жена с раздражением. — Возьми в шкафу какой-нибудь платочек или поясок. Неужели такую мелочь сообразить не можешь!
— Между прочим, у него сегодня день рождения, — осторожно заметила Наташа.
Она уже чувствовала, что Тамара заводится, и пыталась ее остановить, напомнить, что сегодня такой день, когда она бы могла сдержаться, оставить мужа в покое.
— Ну а я что, отмечать отказываюсь? Или подарок не купила? Вон посмотри, какая рубашка в спальне лежит. Полторы штуки не пожалела… для любимого мужа!
Валентин вернулся с атласной лентой и ловко завязал Наташины волосы. Не сделал ни одного лишнего движения, ни на секунду не задержал руки на ее волосах, а будто совершил некое интимное действие. Наташа от неожиданности даже задержала дыхание, а Валентин, которому, похоже, ее настроение тут же передалось, излишне резко убрал руки.
— Разрешите идти?
Он шутливо расшаркался.
— Я же говорила, сделает все в лучшем виде. Ему надо было девочкой родиться, — заметила Тамара.
«А тебе — мальчиком! — неодобрительно подумала Наташа. — Злым и жестоким».
Тамара как будто постоянно мстила ему за что-то. Но чего Наташе-то об этом размышлять. Чужая семья — потемки.
— Столы расставь! — крикнула Тамара вслед мужу.
— Этим я и собираюсь заняться, — отозвался он тем же обычным ровным голосом.
— Везет же некоторым бабам, — опять заговорила Тамара. — У них мужья — настоящие мужики, не хлюпики, не размазни… Возьми Генку Лукина. Вот это мужик! Заметила, Нинка ему и слово поперек сказать боится.
— Еще бы, он ведь за каждую провинность лупит ее как сидорову козу. Мне ли не знать, я от них через стенку живу.
— Значит, Нинка этого заслуживает, — вынесла вердикт Тамара.
Наташа неодобрительно скосила на нее глаз.
— Заслуживает. Так бы и дала тебе селедкой по башке! Вспомни Нинку. Она же рядом с Лукиным как Давид рядом с Голиафом. Маленькая, хрупкая…
— То, что она по сравнению с ним как воробышек рядом с орлом, согласна. Но ее я получше тебя знаю: зловредней Нинки бабы в городе не найти. Я хоть и не твой Голиаф, а пару раз и мне пришибить ее хотелось. Тля еще та!
— Все равно, она — женщина, Генка сильнее ее в десятки раз и на такую кроху руку поднимает.
— Рудина! Ты забыла, в каком веке живешь? Настоящий мужик — редкость, ему можно прощать мелкие слабости.
— Пальчевская, надо посоветовать Валику, чтобы отметелил тебя пару раз, тогда, может, ты перестанешь Лукиной завидовать.
Тамара снисходительно взглянула на нее.
— Посоветуй, авось послушает тебя. Хоть какое, а действие совершит. Ты Валентина только с хорошей стороны знаешь. Небось кажется, что в нашей семье он — угнетенный класс? Обижаю его напрасно?