Джереми Брент, чувствуя себя все лучше и лучше, болтал с поварихой, которая рассказывала ему, какой пышный дом был у них до революционных пертурбаций. И уверяла его, что скоро все станет опять так, как было раньше.
— Как только Потантен поправится, он начнет нанимать новых служанок. Ведь в доме прибавилось народу, значит, надо будет нанять людей. Это, кстати, собирался сделать и господин Гийом…
Артур, которого раздражала эта болтовня, несвойственная его воспитателю, казавшемуся сдержанным, не удержался и тоже вмешался в разговор, спросив, кто такой Потантен.
— Я скоро покажу вам нашу усадьбу, но прежде всего представлю вас нашему Потантену: это просто душа нашего дома…
— Я вам не советую этого делать, мадемуазель Элизабет, — вмешалась Клеманс. — Вы ведь знаете, как он заботится о своем внешнем виде? И ему не понравится, если его увидят таким больным. К тому же подагра делает его ужасно ворчливым.
— Ну что ж, подождем, пока он будет готов нас принять, — легко согласилась девушка.
Чтобы немного ввести в курс дела Артура, она рассказала ему историю второго лица в усадьбе На Тринадцати Ветрах, после Гийома, наставником которого служил долгие годы, а затем стал мажордомом, потом экономом дома. Хозяину было всего лишь двенадцать лет, когда он нашел на индейском берегу возле Короманделя, в двух шагах от усадьбы Ля-Валетт, принадлежавшей приемному отцу молодого Тремэна, полумертвого моряка с потерпевшего крушение португальского галиона. И этот моряк стал его доверенным лицом.
— Образец старого слуги, если я вас правильно понял?
— Никогда не употребляйте этого слова, говоря о нем. Мы питаем к нему чувство глубокого уважения. Да вы сами убедитесь, что это необыкновенный человек…
— Интересно, есть здесь хотя бы один обыкновенный человек? — пробормотал мальчик, но эти слова долетели до слуха Элизабет.
— Вы считаете, что это комплимент? Вы, кажется, об этом сожалеете?
— Так было бы, пожалуй, спокойнее…
Элизабет ничего не сказала ему, хоть и подумала: если в таком возрасте Артур считает, что самое лучшее — это когда спокойнее, то он станет очень странным Тремэном. Однако, подумав, что для первого знакомства и так достаточно наломано копий, она решила показать ему имение, оставив Джереми, окончательно покоренного поварихой Клеманс, наслаждаться вкусным кофе у камина.
Дочь Гийома любила свой дом и гордилась им. Он был выстроен за год до ее рождения из светлого камня, добываемого в этих местах, и напоминал дома, которые вот уже два века строили корсары и судовладельцы из Сен-Мало. Гийом выбрал такой проект в память о своих первых шагах на земле Франции, когда вместе с матерью он высадился на пристани Святого Людовика после трагических событий в Квебеке. Он был поражен элегантной простотой этих домов, в которых жили состоятельные люди…
Дом Гийома, выдержанный в гармоничных пропорциях, с высокой черепичной крышей, как почти у всех домов на берегах Ранса, с фасадной стороны имел выступ с треугольным фронтоном, что придавало ему вид старинного замка, хотя Гийом постарался избежать такого сходства. Конюшни, выстроенные на разумном расстоянии от дома, были почти так же красивы, как и дом, потому что хозяин обожал лошадей, и, наконец, парк не очень регулярной планировки, с прелестными лужайками и высокими деревьями, густые кроны которых клонились в одну сторону, как будто от ветра, и служили красивым обрамлением для всего ансамбля.
Неохотно, но все же Артур признал, что этот большой дом был полон очарования. Он гордо возвышался над полями и морскими течениями Сен-Васт-ла-Уга. Утром, когда «Элизабет» подходила к порту, Гийом предложил мальчику свою подзорную трубу:
— Посмотри! С правого борта ты увидишь колокольню, возвышающуюся на холме. Это колокольня в Ля Пернель, она служит маяком для мореплавателей при входе в бухту Котантена и особенно в Барфлер и Сен-Васт. Когда мы подойдем поближе, ты увидишь вдалеке усадьбу На Тринадцати Ветрах: светлые стены, синюю крышу, недалеко от церкви…
Мальчик видел, как светлое пятно увеличивалось, приобретало в желтом свете осеннего солнца очертания двух старинных конической формы фортов, с крышами-фонарями цвета меди, которые возвышались над радужной поверхностью моря, как два пальца по обе стороны заполненной мачтами гавани, как бы запрещая вход в нее. Во всем этом было что-то волшебное. Между тяжелыми черными тучами местами лился свет необыкновенной чистоты, четко выделяя старые дома рыбаков, ютившиеся рядом со старинным собором. Неподвижные соленые болота давали тусклый отсвет, а разъеденные солью краски кораблей, стоящих на якоре, становились ярче.