— Вы маклер? — недоверчиво спросил я, подозревая, что это какая–то уловка мента.
— Агент по недвижимости…
Я впустил их и усадил на веранде. Мужичок протянул исписанный незнакомым почерком лист и пригладил слипшийся пучок волос на плеши. Велюровую шляпу с вдавленной серединой он положил на стол.
— Вот заявление господина Родина, что вы были на той стороне сразу после войны и видели его сына. Скрывать его не нужно. Это лишь навредит делу. Удостоверьте личность мальчика. Его документы пропали. Так же, как документы его погибшей матери.
Меня распирала злость. Родин мог предупредить!
— Я вас плохо понимаю…
Плешивый мизинцем жеманно поскреб светло–рыжую бровь.
— Что вам не понятно? Подтвердите личность мальчика. Если бы он погиб, или пропал без вести, действовали бы другие нормативы. А так мальчика видели. Теперь можно выписать его из продаваемой квартиры и исключит риски покупателя. Но в таком случае нужно предоставить несовершеннолетнему равноценное жилье. Такого жилья у его отца нет. Поэтому мы предусмотрели другой вариант.
— А где его отец? Почему он сам не приехал?
— Занят. Мы можем найти другого свидетеля. Но это займет время и замедлит сделку.
— Ладно! Ищите другого свидетеля! Свяжитесь с той стороной! У них должны быть списки погибших, пропавших без вести. Не знаю! Я тут причем? Никого я не видел!
Без Родина я решил ничего не предпринимать. Мужичок терпеливо улыбнулся:
— Кто там будет этим заниматься? А квартиру ваших знакомых покупает их сосед. Очень влиятельный человек. Присутствие господина Родина пока не обязательно!
— Квартиру покупает подполковник Шойман! — поддакнул участковый.
Маклер недовольно покосился на болтливого спутника.
— Ясно. Значит, других клиентов не будет. Тогда так, пока родственники мальчика не поговорят со мной, разговора с вами не будет. Ребенка у меня нет и я его не видел!
Плешивый кисло осклабился, и, собирая документы, сказал:
— Странно, что господин Родин вам не сообщил.
— Сообщил что?
Они переглянулись.
— Объясните сами! — сказал плешивый парню и, надев шляпу, пошел в сад.
— Непростой случай, — сказал участковый, когда мы остались одни. Он производил пальцами манипуляции с найденной на столе хлебной крошкой. — Я воевал! Воевал против таких, как вы, — осторожно добавил он. — Воевал под командованием подполковника Шоймана и хорошо его знаю. Он мой друг. Он перевел меня в столицу. Помог с общежитием. Это порядочный человек…
— Только потому, что он ваш друг и помогает вам?
— Понимаю ваши опасения. Подполковник Шойман хочет с вами познакомиться.
— Откуда он знает обо мне?
— Знает. Ваш друг начал дело об опеке.
Внутри у меня похолодело.
— О какой опеке?
— Ваш приятель…
— Он мне не приятель!
— … согласился передать опеку над сыном соседям.
— Что?
— Так проще продать квартиру. Вы не останетесь внакладе.
Я вспомнил намек белорусского дяди! Юрист тоже объяснял мне такой вариант продажи, но я не вникал в подробности, полгая это дичью.
— А потом вы или папаша упечете мальчика в интернат?
Мент мгновение думал: очевидно, его ознакомили с этой мыслью впервые.
— Свяжитесь с Родиным, — наконец, сказал он. — Он все объяснит. На неделе я зайду.
— Вы что же, заберете Сережу?
— Договаривайтесь с его отцом.
Я живо представил, как Родин ловко обходит помеху — больного ребенка.
— Вы бы отдали своего сына? — спросил я.
Мент понимающе покивал, словно его голову на шарнирах шевельнул порыв ветра.
— Опека — формальность. Мальчик хорошо знает эту семью.
— Не морочьте мне голову! Отцу он не нужен! Вашему Шойману — подавно! Мальчика я вам не отдам! Найму адвоката и хрен вы облапошите ребенка.
Мент недобро хмыкнул.
— Смотрите сами. Через неделю я зайду и, если мы не найдем понимания… — Он поднялся и мягко прихлопнул по столу.
— Что тогда?
— Будем действовать по закону. Мальчик поживет под моим наблюдением. Теперь вы у меня на особом контроле.
Меня покоробили штампованные обороты мента. Я понял: этот служака ночевать станет у дома, не отцепится, пока не угодит «приятелю» и не заберет мальчика. Представил неухоженного голодного ребенка в общаге, в грязном закутке, напуганного, и никому не нужного среди чужих людей…