Незнакомец говорил отрывисто, словно стеснялся.
- Да… Ах да! - Спохватилась она. – Я хотела бы передать своему брату и своим нанимателям, что я болею и нахожусь здесь, в Галиасе.
- Нанимателям? Вы работаете? – Ей показалось, или в голосе незнакомца послышалось удивление?
- Да. Я еду наниматься в гувернантки. – Ей было тяжело. Не хотелось говорить на эту тему. И мужчина словно почувствовал – не стал больше ничего спрашивать.
- Скажите адрес. Я сообщу.
- Альвенбурк, имение Гальтов. Это мой кузен. Я думаю, он уже сообщит нанимателям.
- Хорошо. Сегодня же отправлюсь туда и передам.
И он ушёл, прежде чем она смогла его остановить или сообразить где и когда слышала этот голос, сводивший с ума.
Альберт
Так странно. Эта девушка впервые за шесть лет заставила почувствовать себя живым. Когда он вошёл к ней, просто услышал, просто проходил рядом и увидел волосы рыжего цвета… Они блестели на солнце словно медные змеи. Когда-то он уже видел такие волосы. Что-то смутно знакомое шевельнулось в груди. Шевельнулось и тут же исчезло.
Она лежала на кровати такая беззащитная с этой магической повязкой на глазах. И его тогда в первый раз пронзила жалость. А во второй, когда он узнал, что она едет наниматься на работу. Неблагодарное дело. Он знал гувернантку Камелии. Всё что связано с ней он помнил, как будто это было вчера. Но только с ней. Остальное – тонуло в тумане. И вот он помнил эту гувернантку – высокую худую женщину, которая счастлива была, если с ней заговаривал кто-то кроме её воспитанниц. Полное одиночество и две несносных девчонки.
Теперь он понимал, что она, должно быть, была несносна уже тогда, его Камелия. А ещё чётко шла к намеченной цели. Будь то богатство или восхищение в обществе. После того памятного дня, он никогда не интересовался ни её судьбой, ни судьбой её отца. Он умер для них для всех. Так будет лучше.
И вот теперь. Эта девушка. Альберт устало потёр переносицу. Так странно. Она ничем не напоминала его Камелию. И всё же было в ней что-то такое знакомое…
Куда она сказала сообщить? В Альвенбурк? Он может послать Джерри, конюха или сходит сам. Да, лучше сам. Так будет быстрее. Заодно он и проветрится и подумает. Прогулки на воздухе – вот единственное развлечение, которое ему осталось.
Он направился вниз. Сказал слугам, чтобы к обеду не ждали. До Альвенбурка пять лиг пути через лес, по прямой. А если в объезд по дороге, то все десять. Но его это не тяготило. Ему нравилось ходить.
Альберт поплотнее запахнулся в плащ, поправил шляпу и шагнул вперёд, в лес. Экипаж так и не убрали. Мёртвого кучера похоронили. Он видел его имя. Джозеф Старк. Добрый малый был, верно. Он попросил священника сообщить его родным. Сам не смог бы. Ещё живы были перед глазами лица родственников тех, кого задрали твари с границ. А вот экипаж убирать было некому. Он один бы не смог. Если только попросить в Альвенбурке.
Он шагнул мимо остова экипажа. Рассеянный взгляд мазнул по выбитому окну, потом опустился ниже. И Альберт вздрогнул как от удара и остановился. Перед ним, возле экипажа, в жидкой грязи лежал его портрет.
Он шагнул вперёд и подобрал его, машинально. Руки почти перестали подчиняться, во рту внезапно пересохло. Он вспомнил, кому давал этот портрет. Камелии, накануне свадьбы. Когда уже состоялась помолвка. И больше никогда он не видел его. Как могло так случиться? Неужели портрет принадлежал этой молодой девушке, что лежал теперь у него дома. Но тогда… Тогда кем же она могла быть?
Ум упорно отказывался разгадывать эту загадку. Что-то вертелось, что-то такое неимоверно знакомое. Он пытался вспомнить. Мучительно, с трудом. Но память словно заржавела и не хотела выдавать ничего, кроме Камелии. К тому же после того, как его вытащили уже почти из-за грани, память иногда отказывалась ему служить. И это было так мучительно.
Он прижал портрет к груди, потом перевернул, привычным движением откинув волосы, которые упали на лоб. Сзади не было написано ничего. Совсем ничего. Точнее в портрет раньше была вставлена записка, письмо к Камелии. Но вместо записки там были только мокрые оторванные уголки. И ничего больше.
Альберт вздохнул. Пока разгадка ускользала от него, он ровным счётом ничего не мог поделать, поэтому он положил портрет в нагрудный карман и зашагал дальше, в Альвенбурк.
Лес после бури с вырванными с корнями деревьями представлял печальное зрелище. Да такое печальное, что если бы мог, он и не смотрел бы вовсе. Но он не мог. Ему было жалко лес, словно он был живой. Он чувствовал его боль, почти как человеческую. Вырванные с корнем деревья, отломанные сучья, поваленные вековые дубы. Точно такие же разрушения только среди людей творили твари на границах. И вот ему уже чудилось, что это не дуб вырван с корнем, а бородатый староста деревни на границе лежит, раскинув руки и словно спит. Твари добрались до него одним из первых. Он не успел защитить его, как и многих других. Да он даже Камелию не смог защитить от себя самой. А должен был. Не нашёл нужных слов, не уговорил. А впрочем… Может быть, она сейчас счастлива где нибудь там, где ему нет места.