Я очень устал и ни о чем думать не стал. Все это мне было просто противно, что надо показывать сценарии каким-то говноедам вроде Бо Бриммера или старого Мондшиема. Мне смертельно надоело улыбаться, поедая дерьмо. А Джилл тем временем старалась помешать мне заснуть, лаская мой член. Думаю, вкус к сексу появился у нее лишь в последние годы, но точно сказать не могу. Но в данный момент она затеяла игру не с тем петушком, которого можно было раззадорить. Все равно я заснул. И проснулся лишь тогда, когда началось похмелье.
На следующий день мы с Джилл поехали к старому Мондшиему. Он лежал в шезлонге возле бассейна и выглядел как девяностолетняя жареная рыба. На его древней загорелой груди вились редкие седые волосы. У Мондшиема была крупная голова в полном порядке. А челюсть его напоминала ручку топора. В бассейне играл внук Мондшиема, Эйб, похожий на шарик из сливочного масла. Мальчик привел неизвестно откуда пару кубинских девчонок-подростков и сейчас они барахтались в бассейне, ловя друг друга за задницу. На девочках не было лифчиков, что очень раздражало старика Аарона.
– Пусть немедленно вылезают! – закричал он внуку, когда мы с Джилл подошли поближе.
– Я отнюдь не ханжа, поверьте, – обратился Аарон к Джилл, – но, на мой взгляд, такая дама, как вы, вовсе не должна видеть со всех сторон голые сиськи!
– Сейчас рабочее время! – заорал он на Эйба. Тот наконец-то вытащил из воды свой надувной пузырь, а девчонки с визгом разбежались. Их голые маленькие сисечки при этом тряслись.
– Диву даешься, никакого нет уважения к старшим, – сказал старик, вперив в меня свой взгляд. – Это кто такой, фермер, да? Он что, из Техаса? Футболист или еще что?
Я бы с большим удовольствием швырнул его в этот сучий бассейн и посмотрел бы, как он там тонет. Но, конечно, себя сдержал.
– Вы – самая лучшая на свете! – сказал шепелявя Мондшием, поглаживая колено Джилл. Он взял у нее сценарий.
– Если вы говорите, что он хороший, я и читать его не стану, – сказал он. – Скажите мне только, кого вам надо, и мы сразу же начнем. Скажите, сколько вам надо, и я все дам. Я был бы безмерно счастлив, в моем-то возрасте, иметь возможность поработать с вами, моя душечка.
Джилл покраснела. Она была совершенно неспособна выслушивать комплименты.
– О, вы лучше его почитайте, – сказала она.
Я бы с радостью оттуда убрался. Что за дерьмо был этот старый хрыч! Конечно, фильм «Так поступают женщины», сделанный Джилл, собрал на десять миллионов больше, чем кто-либо вообще мог предположить. И этот Мондшием мог теперь позволить себе купить для себя надгробие куда больших размеров.
– Тебе бы следовало открыть дом престарелых, – сказал я, когда мы спускались с холмов. И прошепелявил, как Мондшием. – Ты была бы самая лучшая в мире.
Джилл выглядела удрученной.
– Почему это у тебя появляется такая ревность, когда я по-доброму обращаюсь с пожилыми людьми? – спросила она. – Ведь я у тебя ничегошеньки не забираю.
Я ничего не ответил. Джилл помрачнела еще больше.
– Наверное, мне бы следовало все это бросить, – сказала она. – Постановкой фильмов я никогда по деловому не занималась. Просто у меня хорошее чутье на сценарии, только и всего. Просто тот сценарий попался мне в нужное время. И весь мой успех – не что иное, как какой-то грязный трюк, который хорошо сработал.
– Даже не знаю, почему я допустила, чтобы все это стало для меня таким важным, – произнесла Джилл чуть позже.
Мы зашли в какой-то ресторан в районе Стрипа. Я заказал яичницу по-бенедиктински, а Джилл – салат. Джилл непрерывно болтала, миллион слов за одну минуту.
– Ты никогда не говоришь со мной, когда мне это нужно, – сказала она, глядя в окно. – Мне будет ужасно трудно работать с тобой, если ты будешь все время злиться. Что такого я сделала, что ты вдруг замкнулся?
Я ничего не стал ей объяснять. Не потому, что я сам не знал причину своей мрачности. Даже если бы я и знал, я бы ничего объяснить не смог. Если же я что-то и знал, так только то, что я никогда бы не признался в этом, никогда бы с этим не согласился, и никогда бы не стал никому объяснять, тем более – женщине. Стоит начать нечто подобное, и из тебя вытянут все самое сокровенное, кусочек за кусочком, полностью.
Пока Джилл крутила в руках чашку с кофе, за соседний столик села девица, которую я трахал примерно год назад. Девица была с каким-то парнем, которого я вроде бы знал. Это был режиссер по свету, большей частью работавший на телевидении. Девица со мной не заговорила, я с ней тоже. И в конце концов замолчала Джилл. Девица была достаточно красива. Она могла бы сниматься в кино, появляться на обложках журналов, или же быть любовницей у какого-нибудь руководителя киностудии. Однако ничего подобного в ее жизни не произошло. Девица эта была патологически ленива. В постели она была прескучной. И даже лежа под мужиком, она не выпускала изо рта жвачку, – просто забывала ее выплюнуть. Для нее любой вшивый режиссер по свету был высшим достижением, будь он даже последним уродом – ей было все равно.