Вечером сидит она одна, всех поклонников разогнала, ждет. И входит Алеша. Она обрадовалась очень, так вся и встрепенулась. Алеша спокойно стоит, смотрит на нее, молчит. «Не испугался, пришел? А я уж и не ждала». - «Я сапожник, я по делу пришел, хотя и знал, что не то у вас на уме, да пришел. Отец мне велел». - «Ну, снимай мерку!» - смеется и ножку свою обнажает. Алеша не двигается. «Ну, чего ж ты встал? Проходи. Или плохо у меня?» (А у нее, братцы, обстановочка в квартире особенная, всё мебель красного дерева, зеркала да картины разные с голыми девками, нимфами называются, этакая раскрасотища!) «Али я не хороша?» И в зеркало себя оглядывает, фасонистое такое зеркало, из дворца великого князя. (А красоты она, братцы-друзья, писаной, внешностью ангелу подобна, росточку некрупного, костиста немного, кожа гладкая, грудь упругая, осанка гордая, лицо, братцы! - не опишешь, золотые волосы распущены, а одета в длинной такой розовой сорочке до пят, одни туфельки золоченые виднеются и щиколотки, братцы, что бабки у породистой лошадки, что на ипподроме бегают - с ума свести может одним своим видом!) «Вы очень красивы», - учтиво говорит Алеша. «Нравлюсь я тебе? А хочешь, во всей своей красе предстану? Что хочешь для тебя сделаю, потому что люблю тебя, как никого в жизни не любила!» Алеша поклонился вежливо и к выходу направился. Она за ним, уж очень он ее своей неприступностью раззадорил. «Не уходи! - молит. - Я с ума сойду, я руки на себя наложу, если ты вот так молча уйдешь. Я на всё готова, что хочешь проси - жизни моей, тела моего, душу мою - всё, всё! Хочешь, я для тебя в Бога буду верить, в монастырь уйду? Хочешь, рабой для тебя буду, прачкой, собакой твоей, ноги твои лизать буду!» Зарыдала и бросилась к ногам его, в прахе распростерлась, бьется и рыдает. Сердце у Алеши твердое, но доброе. Стал он ее поднимать, говорит участливо: «Сестра, сестра, Бог с тобой!» Она вся к нему прильнула, шепчет: «И правда - сестра? Нет, правда? Сестра!» Он ее немного от себя отстраняет, потому как женское естество даже инока поколебать может. «Отнеси меня на диван, я не могу...» Алеша ее довел до дивану, а диван мягкий такой, будто пухом набит, сядешь туда и утонешь в блаженстве, а уж если бабенка ядреная рядом - ни в сказке сказать, ни пером описать для грешного человека... Посадил ее Алеша, а сам стоит рядом, она его к себе тянет, он не трогается. «Иди... - она шепчет, - посиди со мной, поговорим...» Но Алеша как стоял, так и остался. «Скажи, почему ты назвал меня сестрой?» - «Все мы дети Божьи, а друг дружке - братья и сестры». - «А ты меня любишь?» - «Да, Господь заповедал любить ближних». - «Ах, этак-то что за любовь! А за красоту мою, за то, что я для тебя на все готова?» - «Да, и за это тоже». - «Значит, больше, чем других?» - «Не знаю». - «Смешной ты какой-то... Да ты сядь, раздражает меня, когда рядом стоят». Алеша не двинулся, на женскую лесть не поддался. «Слушай, Иосиф мой прекрасный, ты говоришь, что ближних любишь, я знаю: "душу свою за други своя". А если женщина будет тонуть, ты бросишься ее спасать?» - «Да, брошусь». - «А если я тону, гибну от страсти к тебе и ниоткуда мне спасения как от тебя, тогда что?» - «Сестра, разве в грехе спасение?» - «Да, да! - крикнула, - в грехе!» - и с дивана вскочила. «А что если я из того, что ты мною пренебрегаешь, руки на себя наложу, если я на панель пойду, пьяная буду валяться?!» - «Сестра, Господь с тобой, зачем ты себя мучаешь?» - «Сестра! Я ведь б… московская! Слышишь ты, святой младенец!» Алеша стоит бледный как полотно и трясется весь. «Вы, - она говорит, - все, святые, таковы: сами спасаетесь, а других в погибель толкаете! Тебе своя чистота дорога, ты ко мне, грязной, снизойти не хочешь. Все вы добренькие такие, вам лишь бы свою душу спасти, самим не запачкаться. "Душу свою за други своя!" Ближних любишь, а от женщин, как от твари пакостной, открещиваешься?! Ты не отворачивайся, ты на меня посмотри!» И сорочку свою, пеньюар, сбросила и во всей своей красоте сладостной предстала. «Что, или не хороша? - спрашивает. - Чего ж молчишь? Я тварь, ну, ударь меня!.. Брезгуешь? Так я тебя ударю!» Подбегает к нему и видит: стоит Алеша как столб, глаза закрыты, из-под век слезы бегут. Она как вскрикнет, на шею ему бросилась, поцелуями ему слезы осушает. «Прости, прости!» - шепчет.