-Думать? -ласково, нараспев, со странным произношением спросил морпех. Старик покорно, безвольно поднялся. По лицу у него ручьями текли слезы, однако он не замечал их. Глаза у матроса были приветливые, карие, лицо молодое и открытое: -Думать зачем, дедушка? Плохо. Не надо. Думать - голова болеть, лечиться.
Лунин до острой боли в сердце чувствовал всю безвыходность положения хонтийцев. Ему показалось, что самое страшное было даже не в предстоящем убийстве, а в унизительной подготовке к нему и в жутком ожидании. Холодная земля, холодные стены.
Корвет-капитан, «морской рыцарь» (слева) и корвет-лейтенант «океанский змей» (справа). Голографическая реконструкция из фондов секции «Саракш» (КОМКОН-2).
К краю оврага подошел невысокий толстячок в очках. Корвет-лейтенант указал хлыстиком ему на нос: -Снимать очки.
И внезапно толстячок усмехнулся: -Тогда я не увижу самого интересного.
Лунину стало жутко. Офицер рассмеялся, повернулся к морпехам, перевёл. Те тоже захохотали.
-Вы есть молодец, клянусь. Это есть хорошо, поверьте. Но очки снимать.
Другой, с виду фермер, с черной шерстью на груди под разорванной рубахой, проблеял: -Я хочу рассказать!
Корвет-лейтенант Дададай Хо удивлённо поднял уцелевшую бровь. А крестьянин понёс чушь: -Тут недалеко, между речкой и болотом, в кустах... Бандиты напали на машину министерства финансов. Охрана машины закопала много золота. Монеты...
Офицер хлопнул фермера по плечу: -Это есть хорошо. Земля надо удобрять её. А ты к месту встань.
Десантники, не спеша, прицелились. Остальные наблюдали, спокойно покуривая сигареты.
-Делайте. -раздался приказ офицера. Рассыпался трескучий залп. Послышались предсмертные стоны, затем все стихло. Тела повалились в овраг.
-Следующий десяток! Быстро!
Посыпались удары прикладами автоматических карабинов, уколы штыками в ягодицы.
Мрачный лохматый хонтиец с тупым, равнодушным лицом подошел к краю оврага. Расставил широко и основательно устойчиво кривые ноги с огромными плоскими ступнями. Офицер и артиллерист встали рядом, офицер крикнул:
-Слава хонтийскому оружию! Мы победим!
Улыбчивый морпех, щелкая затвором попросил: -Кричать нет, не надо.
Залп ударил в уши, Лунин вздрогнул. Грузными сырыми тушами хонтийцы рухнули в овраг. У расстрелянных дергались в судорогах руки и ноги.
Десантник, ворочая в углу рта тлеющую сигарету, ударами кулака по спинам пленников равнодушно отсчитывал очередной десяток. Хонтийцы выстроились на краю промоины. Некоторые из смертников смотрели на имперцев, другие поворачивались к палачам напряженными спинами в ожидании смерти. Где-то под стеной застрекотала кинокамера.
-Восемь, девять, десять. Все. Готовсь! Огонь!- командовал офицер.
На краю оврага остался лежать подросток в больничной в пижаме. Он был еще жив и царапал глину скрюченными пальцами. Десантник прицелился в голову.
-Отставить!- скомандовал Дададай Хо. Офицер без спешки приблизился к раненому и столкнул его сапогом в могилу. Парень пытался ухватиться за осыпающийся край промоины, а потом исчез в глубине. Двое морпехов сапёрными лопатками споро копали землю, забрасывали дымящиеся лужицы крови на краю овражка.
В следующей десятке оказался жрец. Он едва нёс своё грузное тело на трясущихся ножках и бормотал: -Благо Света Мирового, слава Света Мирового...
У самого края жрец упал на колени: -Воины, не подымайте руки на слугу богов...
-Дать ему сапогом в корму? -задумчиво спросил на эм-до кто-то из матросов.
-Да пусть его. -ответил курящий сменщик. –Просто так шлёпни. Священник всё-таки…
Юный хонтийский ополченец с забинтованной грудью (по бинту расплывалось красное пятно) с трудом выпрямился, гордо бросил: -Не солдаты вы, а мразь, бандиты морские. Такое шлюхино отродье, когда утонет, даже рыбы жрать брезгуют. А тебя, морда горелая, радиоактивная, наши ребята в следующий раз ещё не так поджарят.
Плюнул корвет-лейтенанту на сапог. Тот пожал плечами, ткнул в рот ополченцу пистолет и, дробя сжатые зубы, выстрелил снизу. Ополченец, коротко дернув головой, рухнул навзничь. Молодое тело задергалось крепкими мускулами. Дададай Хо старательно вытер сапог о чистую сторону бинта.
После четвертого десятка корвет-лейтенант перестал смотреть в лица истребляемых, слушать их вскрики и стоны. Сигаретный и пороховой дым, сырой туман. Мелькали тела, дёргались в смертных судорогах. Раненые ползали, плакали. Корвет-лейтенант равнодушно молчал, смотрел, курил. Трупы с мотающимися руками и ногами скатывались вниз, исчезали. А к овражку гнали и гнали живых, от смертного ужаса испражняющихся в белье, потеющих ручьями.