Фрагменты ментограммы Л.В.Абалкина. Дата: 04 января 2176 года. 15.54 час. Остров Цузуй. Островная империя. Белый пояс. Окраины карантинного лагеря "Возрождение". Формат: фото.
Наблюдая за отрядом №82, который за счет новичков быстро разросся до положенной полусотни, Всеслав поражался, с какой быстротой карантин изменял психику заключенных. Прошло десять дней. По левую сторону дорожки, близ столярной мастерской стражник заставлял «зеленого» до изнеможения прыгать на одной ноге. Восемьдесят второй отряд строем возвращался с работ. Футов за сто отряд, словно по команде, перешел на строевой шаг и сделал «равнение направо». «А ну-ка – стоп, машина! – приказал солдат, -Лево на борт. Глядите, как воспитывают тупую скотину, устраняют неповоротливость и несообразительность. Запомнили, вы, «фиалки»? Кому его жалко? Разрешаю встать рядом и присоединиться к зарядке». Железная логика, отметил Всеслав, всё правильно - заключенные отнюдь не демонстрировали солдату-береговику, что они «не заметили» истязания. Они действительно не замечали того, что им не приказали заметить. Зато дисциплинированно остановились и смотрели, получив приказ смотреть.
Не замечать и не быть замеченным. Еще одно правило... Каждый раз заключенные, оставшиеся по каким-либо причинам в одиночестве, подсознательно стремились побыстрее присоединиться к своей группе. Быстрота была необходима, ибо одинокий «сиреневый» привлекал внимание, и его могли определить в «зеленые». Шансы избежать этого резко возрастали, если быстро затеряться в строю. Стать незаметным – верное средство быстрее и успешнее проскочить через лагерь. Но это средство также десоциализировало личность, превращало её в ребенка, который прячет свое лицо от испуга. Анонимность укрепляла относительную безопасность, но вела к исчезновению той личности, которая вошла в ворота «Возрождения». Но те, кто, несмотря на уплаченную огромную цену, жертвовал личностью ради самосохранения, получал возможность возродиться гражданином Островной Империи.
Еще одним наблюдением стала неожиданная классификация «зелёных». Среди них быстрее всего адаптировались к существованию в карантине бывшие бюрократы, служащие всех типов и мастей. Основное достоинство чиновника – умение приспосабливаться и слушаться мгновенно вылепливало из них будущего раба. Такие заключенные всеми фибрами стремились в старшие, начальники рабочих команд. Потрясающе, удивлялся Всеслав, насколько быстро человек, вырвавшийся в старшие, забывал свои прежние страдания. Старший отряда послал на порку «зелёного», который нашел на берегу корягу, облепленную устрицами, и съел их. Это тот самый старший, который еще три дня назад, будучи простым узником, полжизни бы отдал за дюжину таких ракушек. А теперь он искренне не представляет, как возможно такое вопиющее нарушение! Именно радениями старших и начальников из числа заключенных в лагере царил порядок, установленный столь немногочисленной стражей. Сразу же за чиновниками Всеслав поставил в ряд конформистов верующих. Отправление и «сиреневыми», и «зелёными» религиозных обрядов в немногое свободное время стражниками не преследовалось, хотя и не одобрялось. В итоге довольно быстро верующие отказывались от ритуально-обрядовой стороны своих верований, однако характерная для них покорность судьбе и смирение разрастались в геометрической прогрессии. А еще появлялась страстная, неистовая, почти религиозная вера в то, что после выхода из лагеря будет лучше. Хоть в какой-то степени. Хоть в чём-то. «Вчера» исчезало, вытесняясь мимолетным «сегодня» и кажущимся таким желанным и долгим «завтра». Надежды на улучшение становились маниакальными, перерастали в грезы.
Постепенно Всеслав перестал видеть в названии лагеря изощренную насмешку над узниками. Это была Система. Бездушная, но внутренне непротиворечивая. Кровавая, но целостная. Подавляющая, но рациональная. Система полной замены личности всякого проходящего сквозь нее.